МЕЧ и ТРОСТЬ

Посол в Москве (июль-август 1918) К.Гельферих о спасении Германским правительством Совдепии

Статьи / Апостасия
Послано Admin 17 Окт, 2007 г. - 13:45

Публикуемый отрывок из книги Карла Гельфериха (1872-1924) -- государственного деятеля, дипломата, экономиста, принимавшего активное участие в подготовке Брестского мира Германии и Советской России, свидетельствует о неразрывном сотрудничестве большевиков с немцами, обеспечившими своей помощью Октябрьский переворот 1917 года. К.Гельферих не случайно знаменит и своим трудом о деньгах, который часто упоминается с эпитетом “классический”. С 1908г. К.Гельферих -- директор Немецкого банка, с февраля 1915г. -- в министерстве финансов, затем -- статс-секретарь министерства внутренних дел Германии. Был назначен преемником убитого в июле 1918г. германского посла графа Мирбаха в Москве, которую покинул в августе 1918.

+ + +
Самую сильную помощь и поддержку большевистскому правительству в то критическое время оказывало, если не сознательно, или необдуманно, германское правительство. Уже одно то обстоятельство, что наше правительство заключило с большевиками мир, установило с ними дипломатические сношения, рассматривалось антибольшевистскими кругами, как моральная поддержка большевистского правительства, спасающая его от неминуемой гибели.

Открытое стремление Берлинских политиков установить совместную лояльную работу с большевиками в Великороссии, та легкость, с которой эти наши господа переговаривались с г-ном Иоффе и с которой они относились к коммунистическим экспериментам в России, казавшимся немецкого имущества и немецкого достояния, также и то, что некоторые известные немецкие публицисты проповедовали мысль, что Германия должна чрез развитие большевизма в России разрушить Русское государство и сделать его бессильным, все это создавало и укрепляло в России тяжелое и твердое впечатление, что Германия решила использовать большевистский режим в Великороссии в целях разрушения русской мощи и русской государственности. В русских сознательных культурных кругах рассматривали такую политику, прежде всего как губительную для самой Германии, ибо последствиями этого должно было быть развитие большевизма в самой Германии. Это предостережение я неоднократно слышал из уст русских государственных и общественных деятелей во время моего короткого пребывания в Москве.

Таким образом, наша помощь Советскому Правительству ложилась тяжелым камнем на совести и сознании лучшей части русского общества.

Убийство графа Мирбаха и выступление наших представителей в Москве возбудило надежду у русских в перемене немецкой политики. Не только правые антибольшевистские группы, но даже антибольшевистские демократические элементы искали сношений с нами и поддержки против Советского правительства.

Г-н Милюков, который раньше принадлежал к самым ярым противникам Германии и еще в качестве министра иностранных дел революционного правительства князя Львова, самым решительным образом отвергал соглашение с Германией, теперь открыто высказывался за союз с Германией против большевиков.

Но разочарование было очень велико, когда Берлинское правительство отказалось от требования о допущении немецкого вооруженного батальона и примирилось милостивым отношением Советского правительства к убийцам графа Мирбаха.

Это разочарование еще более усилилось, когда в России стали известны подробности переговоров между нашим ведомством иностранных дел и г-ном Иоффе по поводу дополнительного соглашения.

В проектировавшемся отторжении от России Эстляндии и Лифляндии все видели подтверждение того, что Германия объединилась с большевиками для разгрома России.

Дальнейшее подтверждение этого все еще видели в проектировавшихся финансово-Экономических соглашениях, т.е. в дополнительном переговоре с большевиками, заключенном в Июле месяце, в силу которого были обеспечены все имущественные права немцев в России, в то время как русские интересы и русское имущество свободно предоставлялось разгрому большевистских эксприопраций.

В Берлине полагали, что такое милостивое отношение Советского правительства к Германии останется секретом для широких народных масс. Это было очень наивно, и я в свое время, предупреждал об этом Берлин, указывая, что мы содействуем всяким социалистическим экспериментам в России. Мне приходилось слышать в Москве единодушное мнение, что заключение дополнительных договоров в Берлине делает всю антибольшевистскую Россию крайним врагом Германии на долгие времена.

Должны ли были мы серьезно считаться с антибольшевистской Россией, возмущавшейся нашей политикой, или мы должны были считаться с этим как необходимостью для проведения наших основных целей? Большевистская власть к тому времени находилась весьма в слабом состоянии, так что возможность переворота была чрезвычайно легка, и это прекрасно учитывало советское правительство, которое и шло на все компромиссы.

Еще и теперь, сверх всякого ожидания и против моего тогдашнего убеждения, что Ленин и Троцкий удержались у власти, только благодаря политики влиятельных лиц в Берлине, я до сих пор не могу понять и объять политики, в силу которой наши политические деятели отожествляли Россию с большевизмом и думали игнорировать временно потерявшие власть и силу группы противобольшевистского лагеря. Такая политика для меня была совершенно непонятна. Если бы мы поспешили “разрезать скатерть” между нами и большевиками, как полагали некоторые из наших вождей, мы создали бы себе этим новый восточный фронт. Союзники продолжали работать, чтобы создать нам новый фронт.

Мое мнение о тяжелом положении большевистской власти находило подтверждение в отмеченной мною выше просьбе Чичерина оказать ему вооруженную помощь. Советское правительство само пришло к заключению, что без нашей помощи оно погибнет и только под влиянием таких обстоятельств оно могло прибегнуть к этому шагу. Должны ли мы были оказать еще эту помощь и предпринимать выступление против союзников на севере и против союзников на севере и против казаков на юго-востоке и этим на жизнь и на смерть объединиться и соединиться с большевиками или мы должны были дать большевистскому правительству возможность пасть, погибнуть и искать объединения с противобольшевистскими группами?

Как прошедшие, так и последовавшие события, убедили меня, что последняя альтернатива была самая правильная; мы должны были искать возможности выйти из того неопределенного и запутанного положения, в которое мы попали, благодаря занятию нами Балтийских провинций, Финляндии, Украины, Области Войско-Донского и Кавказа, где нам приходилось воевать с большевиками, а здесь с Великороссией мы должны были быть с ними как будто объединенными. Мы должны были наши отношения с будущей Россией строить не на сотрудничество с большевиками.

Если бы удалось свергнуть большевистскую власть в Великороссии, то мы могли бы достигнуть успокоения на Востоке и этим освободить значительную часть наших дивизий, которые нам были необходимы для Западного фронта.

Если бы нам удалось свергнуть большевистское правительство и вызвать к жизни новое национальное русское правительство, которое занялось бы восстановлением разоренной страны, то нет сомнения, что мы получили бы возможность почерпнуть из русских источников, то, что нам нужно было для продолжения войны. Между тем до сих пор вся работа многочисленного штата экономических экспертов, которые были предоставлены в распоряжение нашего посольства в Москве, как и усилие и труд наших коммерсантов прикомандированных к нам из Берлина, в течение всего времени, после заключения Брестского мира оказывались совершенно бесплодными.

Ни одной посылки продовольствия сырья или каких бы то ни было других товаров, нельзя было получить для Германии из Советской России. Вся деятельность нашего громадного, экономического хозяйственного штаба была толчением воды в ступе (молотьбой соломы).

Все были убеждены, что под властью большевиков положение измениться не может. Кроме того, для нас ясно было, да и это неоднократно признавали сами большевики, что они принимают все меры, чтобы революционизировать Германию. К этому была направлена вся работа Ленина, Троцкого, Радека и других, а все остальное было только маской для цели проведения революции в Германии.

Конечно, если бы мы имели в виду уйти от большевиков, то мы не могли бы оставаться в пустом пространстве и должны были своевременно сойтись с элементами, которые были способны создать новый порядок и восстановить страну. Само собою, разумеется, что для этого пришлось бы отказаться не только от многих пунктов дополнительных соглашений, которые санкционировали дальнейшие территориальные захваты в России, как и экономические, так и территориальные, но мы должны были быть готовыми к тому, чтобы пересмотреть Брестский договор, в особенности в отношении Эстляндии, Лифляндии и Украины, а также и к новым соглашениям относительно Польши, Литвы и Курляндии. Все были убеждены, что при обострившемся внутри России положении, достаточно было бы определенного разрыва с большевиками, чтобы движение против большевиков приняло определенно резкий характер, и достаточно было бы военной демонстрации наших войск, очистивших почти все пространство вокруг Петрограда, чтобы обеспечить падение Большевистского правительства.

Берлин тверд в своей политике к Советам.
О моих впечатлениях, почерпнутых мною в Москве, а также о переговорах с различными лицами и представителями организаций я доносил подробно ведомству иностранных дел и просил дать мне полномочие объединиться с латышами, сибиряками и вообще со всеми антибольшевистскими группами и партиями, чтобы выработать план действий против советского правительства, причем предполагалось, что все миссии, как московская, так и петроградская должны были выехать в определенное место и оттуда должна была начаться война против советского правительства. Я считал необходимым оставить Москву и настаивал на прекращении дипломатических сношений с Советским правительством.

Несмотря на полномочия, данные мне министром иностранных дел перед отъездом моим из Берлина, я все же хотел получить новые полномочия, ибо тогда оставление нашей миссией Москвы трактовалось, как личная опасность для членов миссии, в то время как теперь это носило бы совершенно иной характер, и было бы продиктовано особыми политическими заданиями. Ведомство иностранных дел полномочий мне не предоставило и усиленно спешило с проведением дополнительных пунктов, при чем подтвердило, что оставление Москвы следует предпринять, только в случае явной опасности, угрожающей жизни персонала нашей миссии.

Ведомство Иностранных Дел непримиримо.
Несмотря на мои неоднократные представления, ведомство Иностранных Дел стояло на своей точке зрения: в вопросе оставления Москвы ведомство дало мне формальное полномочие в случае обнаружения опасности для жизни моей лично и персонала московской миссии оставить этот город и подыскать себе более безопасное место. Оно продолжало подготовительную работу дополнительных соглашений и очевидно на этом строило всю свою политику.

На это я ответил в Берлин, что, по моему убеждению, проектируемые дополнительные соглашения, как и брестский договор в случае продолжения берлинской политики, - превратятся в макулатуру, оставление же мною лично или членами миссии Москвы, какими бы мотивами оно не объяснялось, будет рассматриваться как разрыв с большевиками, поэтому я из-за личной безопасности Москвы не покинул. Повторные мои указания не поколебали твердости Мин. Иност. Дел.

(Окончание на следующей стр.)

Вызов в Берлин.
Наконец, 5-го августа [1918 года], я получил телеграфное известие, чтобы я немедленно выехал в Берлин для личного доклада, передав все дела д-ру Рицлеру, причем вопрос об оставлении д-ром Рицлером Москвы предоставляется на его усмотрение. Вызовом моим в Берлин вопрос о моей личной безопасности был, конечно, снят с очереди и оставался только вопрос о безопасности многочисленного персонала миссии.

До сих пор, в случае оставления Москвы меня могли упрекнуть, что в вопросах чрезвычайной политической важности я нахожусь под влиянием своей личной безопасности. Это опасение заставило меня энергично противостоять натиску моих сотрудников, прикомандированных к миссии офицеров, гражданских чинов, как и добрых советов других лиц, в том числе моего коллеги болгарского посла Чапрачникова, хорошо знакомых с положением дел в Москве (находивших единодушно необходимым оставление нашей миссией Москвы и разрыв с большевиками). Обзор происходивших тогда событий показывает, как серьезно обострилось положение.

Убийство фельдмаршала Эйхгорна.
В понедельник 29-го июля [1918 года] через день после моего прибытия в Москву состоялось заседание Центрального Комитета партии левых с-р., которое одобрило убийство графа Мирбаха и требовало продолжения террора. Резолюция эта на следующий день была напечатана в Московском органе левых с-р. “Знамя-Борьбы”. В среду 31 июля утром я получил известие об убийстве генерала фельдмаршала фон-Эйхгорна в Киеве с прибавлением, что пойманный на месте преступления преступник заявил, что он на это преступление был командирован Московским комитетом партии левых с-р.

В тот же день, в среду, после обеда я посетил г-на Чичерина, чтобы обратить его внимание на вызывающую неслыханную резолюцию левых с-р., и сообщить ему об убийстве генерала Эйхгорна и требовать от него принятия соответствующих мер против действий левых с.-ров.

Г-н Чичерин формально высказал свое сочувствие смерти генерала фельдмаршала; относительно же остального он с достаточным лицемерием сказал: “Россия является революционным государством, где господствует полная свобода печати и собраний”. Он не имеет никаких средств, чтобы воздействовать на резолюцию левых с-р. Он не мог отказать себе в возможности заметить, что генерал фельдмаршалу Эйхгорну не помогло и то, что в Киеве находился громадный немецкий гарнизон. Из этого я должен был сделать вывод, как бесполезен был бы немецкий батальон в Москве.

Из различных источников мне стало известно, что за мною усиленно охотятся левые с-р. и что готовятся покушения, при чем мне стало также известно, что во время моего предполагавшегося проезда в Турецкое Посольство, куда я собирался поехать совершенно интимно, будет произведено на меня покушение. Вследствие этого условленное свидание в Турецком Посольстве не состоялось, и я остался дома. После 11-ти часов вечера началась оружейная стрельба и произведена была тревога. Оказалось, что было произведено покушение на латышскую охрану нашу при входе в наше Посольство. Через час нападение было возобновлено.

В следующие дни распространились известия, что эсеры решили взорвать наше здание. Советское правительство не только не усилило охраны, которая была довольно сомнительного свойства, так как находилась в руках красной гвардии, ибо, как я уже сказал выше, латышские полки все были стянуты на фронт, но советовало мне не покидать здания миссии, давая этим понять как велика опасность. Совершенно неожиданно мне тогда нанес визит г.Чичерин, который помимо существовавшего обычая, явился без моего приглашения. Когда я ему сказал, что “воспрещение” выезда из моего здания мне не подходит, он кратко возразил: “Я думаю, вы предупреждены”.

Передача моих верительных грамот Председателю Цика Народных Комиссаров Свердлову должна была состояться в Кремле, в присутствии некоторых членов Цика. Церемония была назначена на 5-е августа, однако в последний момент г-н Чичерин просил меня отложить эту церемонию, ибо по полученным сведениям Советское Правительство не может принять на себя ответственности за мою безопасность на пути из моего дома в Кремль.

Положение становилось совершенно невозможным. Оно обострилось до крайней степени, когда газета “Знамя Борьбы” на следующий день после получения известия об убийстве генерала Эйхгорна, жирными буквами поместило это известие, указав на то, что убийство произошло вследствие приговора партии. Я протестовал против этого перед г-ном Чичериным и делал это по моей личной инициативе и под моей личной ответственностью, ибо из Берлина, несмотря на все мои представления о том, что убийства немецких государственных людей, по-видимому, поощряются Советским правительством, - никаких определенных инструкций я не получил. Убийство австрийского эрцгерцога вызвала войну, убийство же немецкого фельдмаршала оказалось совершенно безнаказанным для преступников. Я считал своим долгом, согласно преподанным инструкциям ведомства иностр. Дел обеспечить безопасность моего московского персонала. Я хотел “развязать руки” нашему правительству и дать ему возможность действовать, когда я освободил многочисленный персонал миссии из “московской мышеловки”, где они были заложниками большевиков и в минуты опасности, не могли найти ни какого спасения.

Перед своим отъездом в Берлин, я посетил г-на Чичерина и указал ему на необходимость перевода немецкой миссии из Москвы в более безопасное место, каковым я считал Петроград, отстоящий на расстоянии одного часа езды на моторе от Финской или Эстляндской границы. В своей беседе с Чичериным я указывал на необходимость этого. Чичерин пытался уверить меня, что Петроград вряд ли является более безопасным, чем Москва. На это я возразил, что все миссии нейтральных стран находятся в Петрограде, а не в Москве. Чичерин был несколько прав, Петроград был для единичных покушений более опасен, чем Москва, но для всего персонала нашей миссии близость к Петрограду немецкой военной границы представляла большое облегчение.

Отъезд из Москвы.
6-го августа, вечером, курьерским поездом я выехал из Москвы. Мне был предоставлен специальный вагон с вооруженной охраной красной гвардии. Путешествие протекало как будто без задержек.

7-го августа наш поезд был уже на ст. Ярцево, недалеко от Смоленска, где имел продолжительную остановку.

Внезапно железнодорожные рабочие потребовали отцепления моего вагона, двух вагонов курьеров и охраны. На мой вопрос, я получил от начальника станции ответ, что из Смоленска пришел приказ эти вагоны остановить. Я на это не соглашался и потребовал разрешения переговорить с министерством иностранных дел, по прямому проводу. Как оказалось, русский гарнизон в Орше, получив приказание двинуться на чехо-словацкий фронт, взбунтовался, расстрелял большевистских начальников и объявил социалистическую революционную республику, заявив немецким властям и войскам, что война с Германией продолжается. Советское правительство послало тогда свои войска из Смоленска и Витебска для восстановления порядка.

Приезд в Берлин.
10 августа утром я приехал в Берлин. К моему большому удивлению я узнал, что министр иностранных дел, не дождавшись моего приезда, отдал распоряжение о переводе нашего представительства из Петрограда в г.Плескау, находящийся в Курляндской губернии, оккупированный нашими войсками. Мои намерения возражать против этих дополнительных соглашений, как и против всей политики нашей в России, конечно, отпали.

Министр остался на своей точке зрения, что дополнительные соглашения при создавшихся обстоятельствах должны быть проведены, что немцы должны, во что бы то ни стало, работать с большевиками совместно. Это рука об руку шло так далеко, что министерство иностранных дел запрещало немецким корреспондентам сообщать о бедственном положении Советской России и накладывало цензуру на сообщения, компрометировавшие Советское Пр-во и показывавшие его подлинное лицо.

Предупреждение
29 августа Канцлер вернулся в Берлин. Днем раньше были подписаны соглашения, просмотренные 10 августа, а 30 августа я представил Рейхсканцлеру просьбу об увольнении меня в отставку.

В мотивированной отставке я обратил внимание на опасность, которую я усматривал в дополнительных соглашениях, которые с моей точки зрения приведут к очень обостренным отношениям и вечной ненависти России к Германии, которые всегда будут угрожать нашему существованию...

Между прочим, я сказал: "Немецкая политика в России представляет опасность, не только внешнюю, но и внутреннюю. Сотрудничество и признание Правительства, которое в своем кровавом терроре превзошло якобинцев, солидаризация с режимом, который терпит и поощряет убийства, не только своих, но и чужих -- убийства графа Мирбаха и фельдмаршала Ейхгорна, все это должно болезненное отразиться на немецкой душе и на нашем внутреннем политическом положении и неминуемо, в конце концов, его опасное влияние на нашу государственную жизнь”.

Немецкая политика. Спасение большевизма. Неслыханный террор.
Немецкая политика, упорно проводившаяся в указанное мною время, имела своими последствиями то, что она спасла большевизм во время самого тяжелого кризиса его существования в России.

В России всякий понимал, что немецкое правительство пожертвовало своим московским послом для дружбы с большевистским правительством, и это дало возможность шатавшемуся Советскому Пр-ву удержаться и окончательно уничтожило все надежды антибольшевистских групп на Германию.

Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией получила полную возможность невозбранно терроризировать волю и желания всякого противника большевизма и залить кровью всю страну; небывалый, неслыханный в истории человечества террор достиг своего ужасающего апогея. Особенно после неудачного покушения на Ленина и убийства члена Петроградского совета Урицкого в конце августа 1918 года. Большевистская армия, которая была уже близка к распаду, стала поправляться.

(Публикуемый отрывок -- из сборника материалов Анатолия Гана (А.Гутмана) “Большевизм и Германия” (Шанхай, 1921, стр. 46-55): “Материалы по истории последнего фазиса войны, брестского мира и взаимоотношений Германии с советским правительством -- из книги К. Гельфериха, Берлин.)

Эта статья опубликована на сайте МЕЧ и ТРОСТЬ
  http://archive.apologetika.eu/

URL этой статьи:
  http://archive.apologetika.eu/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=960