МЕЧ и ТРОСТЬ

Рассказы белого штабс-капитана И.Бабкина: “Генеральский вагон” -- Рассказ восьмой

Статьи / Белое Дело
Послано Admin 01 Апр, 2008 г. - 12:49

Предыдущие публикации см. "Разведчик капитан Вика Крестовский" -- Рассказ первый [1], а также “Расстрел своего” -- Рассказ второй [2], а также “На живца” -- Рассказ третий [3], а также “Подарок на Рождество” -- Рассказ четвертый [4], а также “Полуденное купание” -- Рассказ пятый. [5], а также “Братья” -- Рассказ шестой, часть 1-я [6], а также ”Братья” -- Рассказ шестой, часть 2-я, окончание [7], а также “Гибель ротмистра Дондурчука” -- Рассказ седьмой [8].

+ + +
Этот поезд казался словно сошедшим с цветной литографии. Была у моего старшего брата книга «Железные дороги Российской Империи». Толстая, с картами и картинками. Собирали такие поезда из желтых и красных «пульманов».

Мы аж замерли от неожиданности. А он, пыхтя парами, спокойно и деловито подкатил к заснеженной станции. Свежая краска вагонов, вымытые стекла окон, начищенные поручни горят жаркой медью.

Два паровоза. Передний «тягач», мощный, с красными большими колесами, отдувается парами. Задний «толкач» поменьше, но нарядный, подстать вагонам. На нем даже фонари жарко начищенными шишечками горят.

-Так, поди, только Царь-батюшка со своим семейством езживал, - говорит подпоручик Фролов.

Он идет к своему орудию, кричит сиплым голосом ездовым, куда сворачивать.

Я пожимаю плечами. Иногда прошлое нагоняет нас. Тогда мы теряемся. Потому что ничего не понимаем. Оглянись на другие эшелоны, забившие эту станцию. Закопченые, разбитые вагоны. Окна повыбиты, двери оторваны, там и сям выставлены наружу жестяные трубы буржуек. Возле них мусор, горы золы, мятые жестяные банки, выпотрошенные тюфяки и другое тряпье, солома, вдавленная в грязь и снег. Сразу понятно, что люди здесь живут уже неделями, если не месяцами.

Та же солома с грязью и внутри вагонов. Оттуда смотрят на тебя чумазые бабы с выводками таких же чумазых ребятишек. В других сидят не то дезертиры, не то солдаты, небритые, расхлябанные, наглые, с вороватым взглядом. Старуха варит свое варево в тазу, подкладывая щепочки, а двое рабочих, в промасленных тужурках смолят самокрутки, ожидая. Куда-то бредет по грязной снежной жиже мужик с тощим мешком. Я прослеживаю его взглядом. Он забирается в один из «скотьих» вагонов, разбитый почти до самых ребер.

Все эти поезда загнаны на третьи-шестые пути, уткнуты в тупики. Между ними видны кое-где паровозы. Но паровозы эти мертвы. Их котлы давно остыли, ржавчина разъедает клепку. Паровозные бригады либо разбежались, либо уехали куда-то на проходящих эшелонах.

Мы заняли эту станцию час назад. Разведка с казаками ушла дозорами на пять-семь верст по железной дороге к северу и северо-востоку. По сведениям из штаба дивизии, здесь, на станции, должен был находиться отряд матросов. Никаких матросов мы не обнаружили. Только грязный, нищий табор куда-то переезжавших людей и замерзающих теперь. Зато вскоре к главной платформе подкатил этот красавчик. С подножки переднего «пульмана» соскочил офицер. На нем ладный полушубок, серая папаха. Быстрым решительным шагом подошел к нашей группе.

-Па-апрашу-у, - расталкивает он юнкеров. - Кто начальник станции? Нам нужно заправить паровозы водой, угля у нас достаточно. Вы получили телеграмму из Новочеркасска?

Все это нахально, скороговоркой, с картавинкой. Что-то плебейское в его наглости.

Юнкера сторонятся, офицеры усмехаются, поглядывая на нас с подполковником Волховским. Василий Сергеевич смотрит сначала на меня, потом на командира батареи штабс-капитана Соловьева, потом на командира второй роты Сулимского, опять на меня, переводит взгляд на дежурного по станции, маленького щуплого человечка в форменной тужурке, с красными воспаленными глазами, с красным мокрым носом, с красными мерзнущими руками.

Кто начальник станции?

Начальника станции расстреляли красные неделю назад. Об этом как раз рассказал нам этот щуплый красноносый дежурный. Наехали на моторной дрезине, потребовали исправный паровоз и машиниста. Начальник станции пытался объяснить им, что все паровозы, что в наличии, стоят на приколе. Они вытолкали его из станционного здания, утащили за угол.

Поручик с вызовом повторяет:
-Телеграмма была получена? Это литерный поезд...
Подполковник Сулимский перебивает его:
-Что это вы, поручик, без доклада?..
-Извиняюсь, господин подполковник, - с той же напористостью отвечает тот. - Но наш поезд должен быть отправлен в первую очередь, сразу по заправке водой.

В это время подъезжают кубанцы. Есаул Забелин ловко спрыгивает со своего Мармора, по-уставному подходит к нам.
-Господин подполковник, разрешите доложить! По ветке на Д-ск до 172-го разъезда противника не наблюдается. Жители говорят, что проходила рота латышей две недели назад. А больше никого.
-Хорошо, Леонид Спиридонович, - кивает Волховской. - Оставь мне двух казаков для поручений, остальных на отдых, погрейтесь. Займите дома, начиная с того порядка, видишь, у журавля и дальше к низу.
Поручик с поезда догадался, кто здесь дает распоряжения. Повернулся к подполковнику Волховскому:
-Господин подполковник, как я вижу, вы здесь за главного...
Василий Сергеевич вглянул на него.
-Вы хотели сказать, «за старшего», поручик?
-Именно это я имел в виду, - черные глазки поручика колюче съежились. - В таком случае, я обращаюсь к вам...
-А кто комендант поезда, поручик? - вдруг перебивает его подполковник Волховской. - Вы?
-Нет... н-но в данном случае...
-В данном случае вызовите ко мне коменданта поезда, - голос нашего батальонного командира сух и отрывист, как треск батальонного значка на ветру.

Казаки Забелина тем временем объезжают нарядый «литерный». Они не были бы казаками, если б не заглянули, что внутри. Почти на всех окнах шторки плотно задернуты. Паровозники в своих будках не отвечают на их приветствия. Казаки крутят головами в своих косматых шапках: «Ишь ты, какие гордые!» - и продолжают объезд. Один из них внезапно зовет:
-А не бачили вы, станишники, голых баб?

Другие подъехали. Оказывается, занавеска на окне одного из желтых вагонов не плотно задернута. Что-то заметил зоркий казак. Другие понукнули своих коней. Стали поочередно прикладываться к щели.

-Господин подполковник, я ответственное лицо за прохождение эшелона до Новороссийска, - занервничал тут поручик. - У меня предписание генерала Щербакова...
-Что в вагонах? - потребовал ответа Волховской, не спуская глаз с поручика.
-Вы не имеете права задерживать поезд! Я доложу об этом генералу...

Как раз этого не стоило заявлять поручику. Тот, кто знает подполковника Волховского, всегда поражались его безразличию к генеральским чинам. Мы, офицеры батальона, видели, как он разговаривал с Корниловым, с Эрдели, с Поповым. Лавр Георгиевич, щуря свои узкие глазки и скалясь желтым зубом, только качал головой: «Василий Сергеевич, вы ставите мне условие?» - «Ваше Высокопревосходительство, это не условие, а объективное положение дел. Мой батальон не может идти без поддержки артиллерии...»

И надо знать, как может иной раз цукнуть Василий Сергеевич молодого. Так ни Крестовский, ни Сергиевский, ни наш гуляка ротмистр Дондурчук не умеют цукать.

-Извиняюсь, конечно, поручик, или кто вы там... - повторяет он точь-в-точь интонации офицера, незаметно переходя на местечковый говор, на каком чаще всего изъясняются пленные комиссары, - но так как я здесь за главного, то...
Он выпрямляется и отрывисто дает команду:
-Господа офицеры, забрать у него оружие!

(Продолжение на следующих стр.)

В тот же миг мы наваливаемся на «поручика». Он трепыхается куренком, пытается протестовать, снова пугает нас генералом Щербаковым. Я растегиваю кобуру и вытаскивают его браунинг. Он еще не понимает всей тяжести своего положения. Мне остается только взвести курок и приставить вороненый ствол к его виску.
-Молчать, большевицкая сволочь, - говорю я, как можно спокойнее, - а не то выбью тебе мозги тотчас же!
-Но господа... граждане...

Подскочили еще наши офицеры, казаки и стрелки. Приняли арестованного, связали сыромятным ремешком ему руки за спиной. Другие тем временем взяли на прицел паровозную бригаду на «тягаче». Вижу, как грозит пальцем урядник Климов: не балуй у меня!

Есаул Забелин вопросительно смотрит на подполковника Волховского.

-Откройте вагоны, есаул, - распоряжается тот. - Осторожнее, там могут быть сюрпризы.
-Мы сами их удивим, - говорит поручик Лунин.
Потом обернувшись к своим пулеметчикам, подает команду:
-Пулеметы на эшелон, прицел нулевой.

Номера команды засуетились, стали разворачивать два своих шарабана, направляя пулеметные стволы в сторону нарядных вагонов. Офицеры и юнкера, оказавшиеся поблизости, тут же рассыпались боевым порядком, взяв наизготовку. Казаки принялись колотить прикладами в обшитые железом вагонные двери. После третьего или четвертого удара шторки в окнах заколыхались, оттуда показалась испуганная физиономия. Скрылась. Казаки продолжили бить прикладами, нетерпеливо покрикивая:
-Отворяй, пока решетом не издырявили!
-Да что с ними тут вожжаться? Кинем гранату в окошко, сами повыпрыгивают!
Но тут дверь отошла. Показалось нечто брылястое, лысое, потное, позеленевшее от страха. Лицо не лицо, так, какая-то обнаженная задница.
-Господа! Прошу вас... Господа!.. Станичники...
-Глянь-ко, братцы, еще один «наш» объявился!

Казаки быстро стаскивают обладателя лысого лица на землю. Сами врываются в вагон. Скоро выталкивают наружу двух не то солдат, не то охранников. Они в солдатских серых бушлатах, но без погон, шапки без кокард,

Прошлись по другим вагонам. В каждом находим по двум-трем охранникам. Оружие отбираем, самих сгоняем на платформу. В последнем вагоне обнаруживается еще один «офицер». На его погонах звездочки капитана. Сами погоны странного образца, золотые, новенькие, аж светятся. У нас, «золотопогонников», таких нет.

-В чем дело? Я - капитан Быков! Убери винтовку, казак!

Но у казаков наш приказ. Капитана они тоже быстро разоружают. Его наган передают мне. Я смотрю в лицо капитана. Нет, это - настоящий. Мы друг друга узнаем сразу. Может быть, производства военного времени, но настоящий.

-Господин штабс-капитан, это поезд специального назначения. Ни одна войсковая часть, ни один отряд армейского командования не имеет права останавливать его. Что такое военный трибунал, вам объяснять не надо?
-После того, как все выяснится, господин капитан, будет принято соответствующее решение, - уклончиво говорю ему и отхожу.

Вагоны раскрыты. Почти все они пустые, только один, тот, из которого вытолкали лысого господинчика, забит почти до потолка. Казаки и офицеры прошлись, только изумленно присвистнули. Есть от чего! Тут и скульптуры, мраморные, бронзовые. В одному углу составлены огромные малахитовые и нефритовые чаши. Работы итальянских, французских, наших русских мастеров. Там же - свернутые в рулоны живописные полотна. Я не очень хорошо разбираюсь в живописи, но Брюллов и Кипренский - имена известные.

Мы зовем Патрикеева. Поди-ка сюда, ученый муж, нужна твоя голова!

Он от восхищения аж задыхается:
-Господа, да это же Антонио Канова! А это Мемлинг, пятнадцатый век. Ренессанс! А это - Ван Дайк, великий фламандец, семнадцатый век, сделал имя в Британии...

Середину вагона занимает роскошная мебель, дуб, орех, береза, тик, красное дерево, гнутые и резные ножки, спинки, позолоченная бронза, серебряные углы сложным орнаментом, еще персидские ковры, серебряная посуда, от огромных полковых братин до кувшинчиков и чарочек, отделанных сложной и тонкой чеканкой.

В отдельных ящиках, старательно упакован фарфор. Сервизы времен Екатерины Великой и Государя Александра I, китайские вазы, наборы мейссенского фарфора, французский фаянс, хрусталь, старинное стекло, снова серебро. Запомнился большой серебряный глобус с нанесенными на него очертаниями материков. Сами материки несколько необычного вида, не очень точны. Так и глобус оказался 16-го века, работы испанских ювелиров и картографов.

Доходит очередь до сундуков. Подцепив штыком, ребята выдергивают стальные клепки. Крышки подняты. Все ахают. Тут тебе и чаши серебряные и золотые, и кавказской работы кинжалы, и броши с изумрудами, алмазами и самоцветами, и часы настольные, полированного дерева и с золотыми цифрами, и часы карманные с золотыми цепями, и столовые сервизы: ложки, вилки, ножи серебряные, с вензелями. Здесь же еще живописные полотна, свернутые либо составленные в рамах. Еще ящики с гравюрами. Патрикеев гравюры переворачивает да приговаривает:
-Это Жак Калло, а вот Франс Хальс. Так, так, а тут что? Оригинальный Дюрер! А это? Это Лукас Ван-Лейден... Глазам своим не верю!

В это время подполковник Волховской допрашивает арестованных.

Лысый господинчик оказался тем самым комендантом поезда, с которого сыр-бор и разгорелся. Вышел бы к нам сразу, дал бы ответ, куда и зачем послан эшелон, небось, отпустили бы с Богом! А так, заварили кашу - извольте расхлебать.

-Кто отправитель состава?
-Это были люди... уполномоченные... я не знаю... мне приказали...
-Где был состав подан? И смотрите, не лгите, а то... - и кивок на бородатых в лохматых папахах казаков. - Вытряхнут из вас все, что скрываете.

Есаул Забелин и его бородачи делают зверские рожи.

Комендант поезда судорожно сглатывает слюну.
-Я не скрываю... чистая правда... господин подполковник... Эшелон был составлен в Москве... Но я принял его на Лихой... Мне приказали...
-Кто приказал?
-Господин капитан.
-Капитан Быков?
-Да. Он был в эшелоне с другим... как его...
-Они прибыли в этом эшелоне вместе?
-Так точно... Еще были вооруженные с ними. Но они остались в Лихой...
-Кто вам дал охрану?
-В Лихой...
-Я спрашиваю: не где, а кто?
-Председатель совета железнодорожных...
-Другими словами, это солдаты от совета?
-Там был еще один офицер. Нет, два офицера. Но они сошли...
-По телеграфу вы запрашивали от имени генерала Щербакова. Кто вам давал на это распоряжения?
-Так это... господин капитан...
-Капитан Быков?
-Так точно...
-Как вам объяснили, что в вагонах?
-Никто не объяснял... Мы люди маленькие... нам прикажут...

В это время в комнату вошел адъютант Василия Сергеевича. Нагнувшись к его уху, что-то проговорил.
-Хорошо. Позже, - ответил подполковник Волховской.

Адъютант выпрямился, вопросительно посмотрел на нашего батальонного.
-Я сказал: позже! - построжел подполковник. - Сейчас никакого ответа. Ответ будет потом.

И снова к коменданту поезда:
-Каков был пункт назначения эшелона?
-Я не знаю... Это истинная правда, господин подполковник... Мне никто ничего не говорил...

С капитаном Быковым разговор был менее результативный. Капитан отказался отвечать на наши вопросы.
-Господин подполковник, ваш приказ о моем аресте незаконен, вы будете отвечать по законам военного времени. Требую сообщить о ваших действиях генералу Щербакову.
-После того, как мы выясним, по чьему приказу эшелон был сформирован в Москве и отправлен... да, капитан, куда был отправлен ваш «литерный»?
-Я не обязан отвечать на ваши вопросы.
Ни один мускул не дрогнул у подполковника Волховского. Будто он всю жизнь слышал такие наглые слова.
-Что ж, неповиновение военному командованию на территории боевых действий влечет за собой меры наказания, вплоть до смертной казни. Вы это знаете, капитан?
-Я не буду отвечать на ваши вопросы, - кривит губы тот.

Василий Сергеевич кивнул казакам: уведите.
Мы остались одни. Командир второй роты Сулимский качает головой и трет ладонью лоб. У него за плечами служба в Генштабе. Разработка стратегических планов, получение данных, подготовка бумаг к принятию решений. Но настоящую войну, с артиллерийскими обстрелами, с налетами кавалерии, с атаками в чистом поле, он представляет только по газетным заметкам и рапортам в штаб.

Полковник Саввич, наш начальник обоза, тоже качает головой. Однако его качание головой отличается от качания головой Сулимского.

-Какой гусь! - наконец произносит Саввич.
Есаул Забелин сдвигает шапку набок.
-А все ж, господа... Этот эшелон, да ежели продать, скажем, на ярмарке...
-В том-то и дело, господин есаул, - говорит Василий Сергеевич. - Нам из штаба армии сообщают, что казна пуста, денег нет. Нужно подождать. Мы это понимаем. Эти сукины дети, банкиры и промышленники, раскошеливаться не спешат. Нет финансовых средств у генерала Алексеева, нет денег у главнокомандующего, Лавра Георгиевича. Потому-то не шлют нам жалование из дивизии. Потому и наш батальонный сундук бренчит, как детская погремушка... А тут - богатств на три полных армии! Откуда? Из Москвы. По чьему приказу? Генерала Щербакова. Куда? Нет ответа.

Мы молчим. Все ясно. То есть неясно ничего.

-Хорошо, господа офицеры. Будем спрашивать теперь «поручика», - говорит подполковник Волховской. - Есаул, выйдем-ка со мной.

Они вдвоем с Забелиным выходят из помещения. Мы сидим, курим. Я, полковник Саввич, подполковник Сулимский. Нда-с, господа. Задали нам задачку! Из одной трубы вытекает, в другую втекает, вопрос: кто открывает кран?

Через несколько минут Василий Сергеевич возвращается. Отчего-то подмигивает мне. Настроение у него приподнятое. Может, что-то Забелин веселое рассказал. Он вообще мастер на рассказы.

-Сейчас казаки приведут нам «поручика». Смотрите ж, господа...

Когда «поручика» ввели, вид у него был уже не такой гонористый. Ему предложили сесть. Подполковник протянул ему свой серебряный портсигар. Тот машинально взял папироску, стал нервно разминать ее. Пальцы его дрожали.

-Значит, так, - сказал подполковник. - Твоего товарища, капитана, мы постановили расстрелять.

Арестованный нервно дернул головой и сломал папироску.

-Приговор будет приведен в исполнение сегодня же, точнее сейчас же... - объявил подполковник.

В это время раздался винтовочный залп: ба-бах!

Мы вздрогнули.

Никакого постановления о расстреле мы не принимали. Капитан отказался отвечать на вопросы. Его увели. Это все.

-Но-о... - начал было подполковник Сулимский.
-Минуточку, господин подполковник, - останавливает его Василий Сергеевич.
И быстро приблизившись к арестованному «поручику», лает тому в лицо:
-Отвечай! Куда шел «литерный»...
-Я не...
-Что?
-В Новороссийск, госпо...
-По чьему приказу?
-Из Москвы, господин...
-По чьему приказу, я спрашиваю!
-Товарища Канского.
-Кто такой Канский?
-Председатель... он по просьбе генерала Щербакова...
-Председатель чего?
-Председатель чрезвычайной комиссии по материальным...
-Что? Громче!
-Председатель комиссии по материальным ценностям...
-Как вы связаны с генералом Щербаковым?

В это время вошел есаул Забелин. Из-под лохматой черной папахи глаза зло светятся, зубы белые недобро скалятся. Отчетливо отдал честь:
-Ваше высокоблагородие, приказ выполнен.
-Так-с! Молодцом, есаул. Сейчас поглядим, что делать со вторым...
Повернулся к «поручику».
-Ну?..
-Господа, не убивайте меня... - слезы вдруг брызнули из глаз «поручика», да такие обильные, просто фонтан слез. - Господа. Я все скажу...
-Твое настоящее имя? - потребовал Волховской.
-Илья Пинхус.
-Кто тебе дал поддельные документы на имя поручика Лебедева?
-Это... это... - слезы текли и текли по щекам Пинхуса.
-Отвечать!
-В военном комиссариате, в Москве... товарищ Остров...
-Кто?
-Островский...
-Кто такой Островский?
-Он документы... он по документам...
-Та-ак. Значит, ты лазутчик? Кто такой Быков? Такой же шпион?
-Нет, госпо... господин подполковник... Не убивайте меня, я все скажу...
-Кто такой Быков?
-Он... он... оф-фицер... Он - капитан Быков... Он перешел на нашу сторону...
-Как вы были связаны с генералом Щербаковым?
-Быков сказал, что Щербаков требует оплату для французов.
-Каких французов?
-Которые с вами преговоры ведут.

Есаул Забелин удивленно присвистнул. Полковник Саввич провел ладонью по редким белым волосам. Подполковник Сулимский уставился широко открытыми круглыми глазами на арестованного. Он сипло дышал, он словно бы не верил тому, что только что прозвучало. Для меня это тоже было откровением.

С французами мы дружили. Мы не только дружили с ними, мы им наши войска посылали. Дрался наш Экспедиционный корпус на Марне, лили свою кровь русские офицеры и солдатики, многие там и остались, во французской земельке. Чтобы жила-процветала Франция. Чтобы оставались свободными французы, поющие свою «Марсельезу» по поводу и без повода. Чтобы ели свои сыры, пили свое бургундское и целовали своих женщин. Вот за что гибли мы там...

Но получалось, что тем же французам московские большевики посылали эти драгоценности, картины и скульптуры, золото, серебро, дорогую мебель, антиквариат, ювелирные изделия... За что? За то, что до сих пор союзнички нам не дали ни одной пушки, ни одного снаряда, ни одной шинели, ни одной пары сапог? За то, что все переговоры оказывались пустой болтовней?

Снова возник адъютант:
-Господин подполковник, телеграмма из штаба армии.

Он подал телеграмму.
Василий Сергеевич пробежал ее глазами. Его усы встопорщились. Так бывало, когда шел он в атаку. Внешне спокойный, безразличный к разрывам снарядов, к посвисту пуль, он не мог только удержать свои стриженные усы - они топорщились. И мы знали, что с таким командиром мы всегда победим. Ледяная злость, точный расчет, бесстрашие и ярость - вот что выдавали его встопорщенные усы.

-Этого увести! - пролаял он. - В подвал его. Отдельно!

Есаул и казаки вывели Пинхуса. Он скулил и размазывал мокроту по лицу.

Подполковник бросил телеграмму передо мной на стол.
-Полюбуйся, Иван Аристархович. От генерала Р-ского.

Телеграмма гласила: «Командиру офицерского батальона тчк немедленно пропустить литерный эшелон месту назначения тчк охрану оправить назад тчк дать охрану офицерского батальона тчк генерал Р-ский»

Мы поочередно прочитали текст.

Дело становилось еще запутанней. Значит, большевики посылают генеральский вагон для подкупа наших друзей-предателей французов, генерал Щербаков в этом участвует, заместитель начальника штаба армии об этом осведомлен...

-Приказ генерала, - первый подал голос Сулимский.

Василий Сергеевич посмотрел ему в лицо. Могу представить, каким был наш подполковник в родном Николаевском училище. Да он же «зверям», небось, спуску не давал. Пока не станешь «благородным корнетом», будешь учить, какой масти лошадь у командира 289-го полка.

-Приказ ка-а-акого генерала? - недобро протянул Василий Сергеевич.
Сулимский отвел глаза.
-Виноват, господин подполковник.

...Литерный мы отпустили. Вместе с генеральским вагоном, что был забит добром. Он отойдет от станции через два часа. Прогрохочут мимо нарядные, густо пыхтящие паром паровозы, каких с начала Великой войны мы не видели. Простучат колесами «пульманы», что словно сошли с цветных иллюстраций. Поручни все так же будут гореть ярко начищенной медью. Занавески на окнах - скрывать, что везут в одном из них.

Охраной подполковник Волховской выделил пять казаков с урядником во главе и трех офицеров. Начальником охраны был назначен капитан Сергиевский. Он же за коменданта поезда. Солдат же, что были разоружены и вытолканы, мы отправили назад, в Лиски. Как нам и предписывалось.

Чего нам не предписывалось, это проводить допрос и выяснять, кто такой «товарищи» Канский и Островский. А также выявлять предателя Быкова и шпиона Пинхуса. Но в том не наша вина.

Наконец, заключительная сцена комедии «Драма на станции». Точнее, трагикомедии.

Капитана Быкова вывели на платформу. Два кубанца по сторонам, шашки наголо. Из помещения при станции вывели также «поручика», этого самого Пинхуса. Его тоже вели два кубанца.

Когда он взошел на платформу, было заметно, как трясутся у него ноги. Он едва переставлял их, согнутые в коленях. Он был убежден, что ведут его на расстрел. И тут вдруг они сталкиваются лицом к лицу с капитаном-предателем. У Пинхуса глаза чуть не выскочили из орбит.

-А-а-а! - закричал и хотел было дать деру, но казаки ухватили его за шиворот.
-Стой прямо, едренькин сучок!

А Быков-то ничего не знает. И так как ничего не знает, то напряженно смотрит в лицо Пинхусу.

-Н-но вас же... рас...стреля...ли!
-Што-о?
-Вас...

И тут до Пинхуса доходит, что он наделал.
-Они мне сказа...
-Ты выдал нас? - догадался капитан Быков. - У-у, пархатая свинья!

И не успели казаки перехватить его, как капитан со всего размаху ногой въехал Пинхусу прямо туда, где упрятано продолжение всего рода Пинхусовского.

Второго удара ему сделать не дали. Казаки подскочили. Кто-то звизданул злого капитана по затылку. А кулаки у наших кубанцев еще те! Капитан носом и клюнул, его подхватили и дальше уже под ручки понесли. Пинхус же, то скручиваясь, то разгибаясь червяком, закричал тонким бабьим голосом:

-Убили, ай-ай! Этот гад... раздавил мне все, все... а-а-а, больно-о-о!

Его конвойные подхватили тоже. Дали слегка по морде, чтобы заткнулся. И так драматизма - на две недели.

-Молчать! - рявкнул один из кубанцев.

А снизу, на платформу, ведут в это время лысого господинчика, коменданта поезда. Он ошарашенно наблюдает, как получает по загривку капитан, как потом дают оплеуху «поручику», и начинает жалобно причитать:
-Господа, меня не надо бить, я же все рассказал, я же все... не бейте меня, я прошу...

И тогда есаул Забелин внес последнюю ремарку. Сделав совершенно звериное лицо, очумело вытаращив глаза, он заорал на коменданта:
-На кус-ски порублю-ю-ю!
Так что у того по штанам и потекло. Он стоял, в страхе клацая зубами, а под ним росла и росла лужа.
-Што-о? - продолжая таращить глаза, навис над ним Забелин. - Сцять в присутствии офицеров?..

Лысый господинчик опустил глаза и только тут смысл происходящего стал доходить до него.

Отвернулись мы, едва сдерживая смех.

Подполковник Волховской тем временем давал последние наставления капитану Сергиевскому.
-Михаил Иннокентьевич, в этом портфеле, - говорил он, зло улыбаясь, - моя служебная записка и протоколы допроса всех трех задержанных. Вручить лично генералу Р-скому либо лично полковнику Петрову, его начальнику контр-разведки. Только после того, как они ознакомятся с запиской, передадите им арестованных.
-Будет исполнено, Василий Сергеевич.
-Арестованных держать под стражей вплоть до прямой передачи офицерам из штаба армии.
-Все ясно.
-Сразу по исполнению дайте нам знать.
-Не беспокойтесь, господин подполковник.
-С Богом!

Так и отъехали в отдельном закрытом купе предатель капитан Быков, лазутчик Илья Пинхус, он же «поручик», и старый комендант поезда. Все разоруженные, все под стражей. Два казака постоянно возле их купе.

Литерный ушел.

Мы остались на станции. Телеграф молчал.

Он молчал и на следующий день, когда, по нашим подсчетам, Сергиевский должен был уже добраться до штаба армии. Он молчал и через день, когда по нашим подсчетам, штаб армии должен был ответить. Конечно, генеральский приказ мы выполнили не совсем точно. Но и штабные не знали всего, что мы обнаружили.

Мы занимались обычными делами. Мало ли их у батальона, который на сто верст вокруг охраняет порядок и покой обывателей? Наши фуражиры добывали сено, наши кашевары кормили стрелков, наши стрелки несли службу, выходили в дозоры, сидели в заставах, наши батарейцы чистили и смазывали пушки.

Телеграф молчал и на третий, и на четвертый день. Штаб армии словно забыл про нас. Мы связались во штабом дивизии. Отчего-то в штабе дивизии удивились, что мы все еще на станции П-ской. А я был удивлен неосведомленности штаба дивизии. Где же нам еще быть, если уже пятый день никаких приказов?

Потом был кавалерийский наскок красных. Они вырвались в густых утренних сумерках, из-за заснеженных холмов. Шли разъятой лавой, хотя снега было мало, но не было в той лаве ни напора, ни удали.

Им не повезло.

Потайным чутьем подполковник Волховской будто угадал их приближение. Как раз за час до из налета отдал приказание штабс-капитану Соловьеву выставить наши две пушки на боевые позиции.
-А что, Василий Сергеевич, никак донесение было?
-Донесения не было, - пожал плечом подполковник Волховской. - Что-то горячим конским потом веет...

Соловьев вскинул бровь. Чудит командир! Но приказ есть приказ. Батарейцы вытолкали пушки через рельсы, поставили их жерлами в чисто поле. Сами костерок разожгли, стали чай варить. Только приладились - ан вот они, червонные гусары, хрень несусветная.

Наскок мы отбили одним артиллерийским огнем. Как дали шрапнелью, так лава и разлетелась на шмотья. Кто назад, кто в бок, кто к чертовой бабушке, стричь ей когти на ногах и срезать мозоли на пятках.

Подполковник Волховской был доволен.
-Но это только первый куплет, - сказал он. - Ждите следующий! А пока, Иван Аристархович, распорядись-ка послать за винтовками и патронами.

Несколько офицеров с удовольствием вызвались за трофеем. На десяток-другой больше патронов в подсумке - это больше шансов выжить в следующем бою. Санитары наши притащили четверых раненых. Наш батальонный фельдшер перевязал их. Все четверо оказались из одного села из-под Полтавы.

-Хто ж вас назвал «червонными гусарами»? - заинтересовались кубанцы.
-Та хиба ж мы бачим, господа казаки? Приихалы комиссары, мобилизацию утворилы, воны и удумали...

Принесли офицеры брошенное красными знамя. Так и есть, по густо-красному полю золотыми буквами «Червоный гусарский полк имени Парижской коммуны». Отдали эту дрянь коноводам. На попону лошади.

Разведка наша, уйдя на двадцать верст к северу, сообщила, что к станции З-ской идет двухтысячный отряд красной гвардии. Это было серьезнее, чем налет «червонных гусаров». Три бронеавтомобиля, двенадцать орудий, много пулеметов. Сообщил об этом барышник-татарин, который хотел было продать большевикам свой небольшой табун, но получил взамен десять плетей и потерял свои деньги. Татарин все посчитал. И бронеавтомобили, и орудия. Описал также большой обоз.

Движутся к нашем направлении. Медленно, но определенно.

Я запросил штаб дивизии, что нам делать?

Штаб дивизии молчал.

Мы сидели в хорошо натопленной избе, в комнате, сизой от махорочного дыма.

-Это измена? - спросил я.
-Пока еще нет, - сказал подполковник. - То есть пока не знаем определенно.

Офицеры курили махру, так как хороший табак у нас давно уже кончился. Вошел ординарец, внес свистящий раскаленный самовар. Другой заварил плиточный чай. Мы пили этот чай, подливая в него водки. Настроение было - оторви и брось! Если уж за нашими спинами начались такие интриги, то что же дальше-то?

В тот же вечер вернулся капитан Сергиевский с казаками и офицерами. Он улыбался и беззаботно насвистывал мелодию из какой-то оперетки.
-Эшелон доставлен. Арестованные переданы. Бумаги прочитаны при мне же. Генерал Р-ский дал нам три дня отпуску. Поэтому мы задержались, Василий Сергеевич.

Он был чисто выбрит. От него пахло дорогим одеколоном.

-Почему не сообщили? - взглянул на него подполковник Волховской.
-Штабные обещали. А что, не дали телеграмму?

Василий Сергеевич молчал. Думал о чем-то.

-Виноват, господин подполковник, - сказал Сергиевский. - Поверил этим хлыщам...
-Ничего, Миша, - улыбнулся полполковник Волховской. - Отдохнули хоть немного, верно?

Словно не было нетерпеливого ожидания, не было его ежечасных вопросов: «Молчит штаб? А что Сергиевский?» Словно не было тревоги, бессонных ночей, когда Василий Сергеевич обходил роты и лазарет, обозное хозяйство и артиллерийский парк. Словно не было его настороженного внюхивания в морозный воздух. А потом залпов наших трехдюймовок. Словно вообще ничего не случилось в эти дни.

Потом Василий Сергеевич повернулся ко мне:
-Иван Аристархович, труби общий сбор. Используй все пригодные вагоны. Сколько у нас на станции паровозов под парами? Один? Ничего, и этого хватит. Пойдем тихим ходом...

О «генеральском вагоне» он больше не говорил.

Из штаба армии о нем тоже не напоминали.

(Цикл публикаций из эмигрантских изданий)