В.Черкасов-Георгиевский «ГУЛаговская живопись моего отца, его и мои друзья-художники»
Послано: Admin 09 Дек, 2009 г. - 23:03
Литстраница
|
Г.А.Черкасов после двух отсидок, фронта, перед третьей посадкой в 1949 году. Подпись под фото рукой отца, заканчивавшего войну подпоручиком Войска Польского: «Гор. Краков, 1945 год. Конец войны. Еду в Москву -- демобилизация 2-й очереди.»
Мой отец по разносторонности дарований был типичным человеком XIX века, ежели сей людской «вид» не идет еще от «Возрожденческих» энциклопедических гениев кроя Леонардо да Винчи. Он рисовал, неплохо рифмовал, пел под гитару и фортепиано, знал иностранные языки, и, быв по институтскому образованию лишь инженером, за счет глубокого самообразования с легкостью занимался философией, а так же писал исследования даже по теоретической физике. Но по-приятельски больше всех любил отец художников. Возможно, это было «географически» связано с тем, что рядом с улицами, на которых отец жил рядом с Бутырским рынком, Савеловским вокзалом, с другой стороны от них к стадиону «Динамо» лежала легендарная Верхняя Масловка художников. Вот что о ней сообщается на посвященном сему удивительному общежитию сайте «Масловка – городок художников» http://www.maslovka.org/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=9
Современный вид на "городок" с начала Петровско-Разумовской аллеи
«Дома для художников, построенные в 1930—1950 годах на Верхней Масловке и составляющие уникальный художественный городок, строились, как и «Дом на набережной», с одной целью, собрать вместе элиту (в данном случае художественную) и предоставить ей комфортные условия для жизни и творчества, по возможности оградив от бытовой неустроенности. Генеральный план застройки первоначально включал в себя комплекс зданий на обширной территории по соседству со стадионом Динамо, по форме напоминающий огромный «корабль искусств». Место это было пустырем, оставшимся от сгоревшей кинофабрики «Межрабпомфильм». (Во время съемок «Медвежьей свадьбы» начался пожар. Пока студия горела, директор Алейников велел все перенести в «Яръ» -- старый ресторан и гостиницу поблизости. Затем на месте пожара был построен Ледяной Дом для съемок фильма, а затем -- первый дом художников, сейчас дом 9). Пустырь обступал Петровский парк, где художники, не уезжая из Москвы, могли писать пейзажи. Рядом -- старые живописные дома Верхней Масловки…
Художник А.И.Морозов, "Масловка". 1937.
Все было в истории Масловки. Был и страшный 37-ой... Художник Евгений Кацман писал в дневнике: "6/VIII/ 1937г. Говорили вчера о событиях. Арестованы Сулимов, Кобацкий, Чубов, Файзулин, Хобышев. Писатели Кириллов, Герасимов. Застрелились Погребинский с женой. Все разводят руками, трясут головой. Что же происходит? Куда же девать арестованных? Когда же разъяснят народу, что происходит? Здесь комья слухов увеличиваются с колоссальной быстротой. Грабарь говорит, что трудно работать. Волнуется, у Машкова не голова, а знак вопроса. Налетело все это на нас, как ураган, и, действительно, ничего мы не знаем, и это всех дергает...".
Здесь работали ФАВОРСКИЙ В.А., ВАТАГИН В.А., ПИМЕНОВ Ю.И., КИБРИК Е.А., ГРАБАРЬ И.Э., ПЛАСТОВ А.А., ЧУЙКОВ С.А., РЕШЕТНИКОВ Ф.П., БОГОРОДСКИЙ Ф.С., РОМАДИН Н.М., НИССКИЙ Г.Г., ИОГАНСОН Б.В., ДЕЙНЕКА А.А., ПРОРОКОВ Б.И., ШМАРИНОВ Д.Л., ТАТЛИН В.Е., РАДИМОВ П.А. и еще многие-многие. И был среди них лучший друг и собутыльник моего отца Аркадий Васильевич Лобанов.
А.В.Лобанов в молодости
Сайт «Масловка» о нем пишет: «Лобанов Аркадий Васильевич (1901 -- 1983) общее образование получил в начальной школе и трех классах Соликамской гимназии, художественное — в Казанской художественной школе, где учился в течение трех лет. В 1925г. переехал в Москву и окончил в 1928г. Центральные художественные курсы АХР. Состоял в ОМАХР, АХР и РАПХ. Имеются работы в Гос. Третьяковской галерее».
А.В.Лобанов «Чувашский сказитель Н.Волков».1943 г. Холст, масло. 75,2 х 59,5
Я еще 9-летним мальчиком помню Аркадия Васильевича типичным живописцем и на вид: «макинтошное» пальтишко, кашне, беретка, очочки-кружкИ, голубейшие глаза над сизоватым носом. Тогда в 1955-м мой батька вернулся из ГУЛага «подчистую». И с кем ему было праздновать сие, как не с таким же старым ГУЛаговцем, как Лобанов? То они попивали с долгими разговорами у нас в коммунальной комнатухе на 3-й улице Бебеля, а то мы с отцом шагали в гости к Аркадию Васильевичу на Масловку.
Наверное, с тех пирушек в Лобановской мастерской я и полюбил такие посиделки в мастерских художников на всю жизнь. Они ни с чем не сравнимы. Острый запах красок, грунтовки, скипидаров, лака. Кучи и штабеля подрамников, картонок, холстов, муштабелей, рам, кистей. Пятна-всплески-выкройки ЖИВОПИСНЫХ кусков плоти Картин – самых разных, охряно-пурпурно-цыплячье-изумрудно-огурцово-бирюзовых, например. И все-все такое вплоть до уместнейших здесь «натюрмортов» закуски из оливково-бежевых кругов «Докторской» колбасы, зеленого лука, бело-кумачовой редиски, ало-парафиновых помидоров до слюдяно-хрустальной водочной «белой головки», рдяных капель портвейна на ребрах граненых стаканов…
Как странна и неумолима Провидением судьба человечья!
После смерти отца в 1974 у меня остались два Лобановских пейзажа маслом. Один: превосходно написанная с лужицами проселка, тоской дальне покосившейся старой избы, согнувшихся дерев унылая-унылая русская осень, -- на картоне сантиметров 40 на 30. Другой: прекрасная «упругостью» подмосковная весна, где талая вода быстрой-быстрой Истры моет, как бы сметая, еще заснеженные берега в ивах и елках, -- на холсте с метр на полметра. Картон был подписан раскидистой подписью Лобанова, а холст – нет. Щедрейший Лобанов отдал его отцу, едва ли не сняв эту вещь еще даже не вполне законченной с мольберта. И мне, занудному, было всегда «неприглядно» смотреть на сей пейзаж и думать, что вот «не докажешь» без подписи, что это Лобанов.
В конце 1970-х я подружился с художником Николаем Недбайло, он потомственный живописец еще от прадедов и дедов-богомазов, а отец (М.Недбайло -- акварелист, ВХУТЕМАСовец, «РОСТовец») и мать (Н.Кашина – график) оба с Масловки.
Художник Николай Недбайло у своего холста "Пиры Валтасара" по одноименной главе из романа "Сандро из Чегема" Фазиля Искандера -- 6 июня 1988 года; на картине видны Сталин и Берия.
И когда ему упомянул я однажды о Лобанове, Николай оживленно откликнулся:
-- Да Аркадий Васильевич и поныне жив, проживает на Масловке прямо под мастерской моих родителей, где теперь я работаю. Он совсем уж плох, с глазами паршиво, оканчивает свой век Христа ради. Все жены и дети его, беспомощного, давно бросили. Художники и отгородили старику закут.
Но мне, тогдашнему ухарю, понадобились еще месяцы (за какие я рисковал по кончине почти 80-летнего Лобанова никогда художника не увидеть снова), чтобы прийти уже к Коле на Масловку с пейзажем Лобанова для его подписи. Недбайло посоветовал взять гостинцем Аркадию Васильевичу портвейна и чеснока:
-- Любит острым закусывать.
То, что я увидел в жалком закутке Лобанова в длиннейших Масловских коридорах потрясло: пенальчик размером ровно на то, чтобы встал ободранный диван да был бы рядом проход к фанерной двери, где и стояла табуретка-столик под грязным от пыли и мусора подоконником с "никогда" не мытыми оконными стеклами. Лобанов лежал на диване, не раздеваясь, как, видимо, и спал ночью, дымя дешевой сигаретой без фильтра. Вину и чесноку обрадовался:
-- Мне этого теперь на неделю хватит.
Я напомнил ему о наших встречах в 1950-х. Он не припоминал. Я разнервничался:
-- Да как же вы и моего отца, Жоржика Черкасова, не помните! Он-то сидел три раза.
Лобанов навел на меня полузрячие глаза в прежней формы очочках-окулярах:
-- Три раза... Да я сам ЧЕТЫРЕ раза сидел!
Господи, помилуй, с какими пустяками я к нему прицепился… Коля принес коричневую краску умбру для подписи на картине, макнул в нее кисточку, подал Лобанову. Тот больше привычными пальцами, а не благодаря зрению, четко вывел справа внизу «Лобанов А.В. 1957», уточнил:
-- Это писано на Истринских дачах Академии художеств.
-- Кажется, что вещь не вполне закончена, -- робко сказал я.
-- А почему что-то и все-все ДОЛЖНО БЫТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО закончено? -- с философской грозой воскликнул художник.
Он немного выпил, снова закурил, глядя совсем помутневшими, когда-то небесного цвета глазами далеко-далеко. Рассказывал -- как в потоке сознания -- на мои расспросы:
-- Я хорошо помню тот розовый такой день, когда я принес жене свой первый гонорар. Я вывалил много пачек денег прямо на обеденный стол, и они даже посыпались на пол… Да-да, не деньги, а день, его свет был этаким розоватым… Вы знаете, мне так тяжело жить, так надоело. Но просыпаюсь утром, и будто бы кто-то опять колет иголкой: «Живи, живи!»
Как Мастер, видевший и ощущавший Мир ВЕЧНО НЕЗАКОНЧЕННЫМ, Лобанов не смел самовольно уйти из него.
Аркадий Васильевич умер через год после нашей встречи – сгорел заживо. Он, заснув, забыл потушить свою сигарету и уронил ее на постель. Сначала диван тлел, а потом вспыхнул и задушил Лобанова пламенем и дымом в этом и так давно ожидавшим его гробу с фанерной дверкой…
|
|
| |
|
