В.Г.Черкасов-Георгиевский «МОЯ ВСТРЕЧА С А.И.СОЛЖЕНИЦЫНЫМ». Документальный рассказ «КОНВЕЙЕР “НА КИРПИЧИКИ“».
Послано: Admin 14 Ноя, 2007 г. - 14:55
Литстраница
|
Мой документальный рассказ о ГУЛаге «Конвейер “на кирпичики“» был опубликован в альманахе «Азъ» (Выпуск 2. Москва, издательство «Обновление») в 1991 году, а в октябре 1997 года случай привел меня в московский Фонд писателя А.И.Солженицына. Я принес туда рукопись моего родственника и заодно приложил этот свой рассказ, не подозревая, что в одной из комнат находился в это время Александр Исаевич. Как произошла наша с ним встреча и беседа, я -- предварительно публикации «Конвейера» -- рассказываю по порядку. Все это важно на 90-летие проклятого Октябрьского переворота.
Тюремное фото отца из его следственного дела на второй посадке 1936 года, находящегося в архиве ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ под грифом «Хранить вечно». Внизу на снимке окончание ФИО «Черкасов Г.А.»
ПИСЬМО, СОПРОВОДИТЕЛЬНОЕ ЭКЗЕМПЛЯРУ АЛЬМАНАХА «АЗЪ» С МОИМ РАССКАЗОМ, В ФОНД А.И.СОЛЖЕНИЦЫНА
9 октября 1997 года
Уважаемый Александр Исаевич!
Мой отец Черкасов Георгий Акимович (1910 -- 1973) был политзэком ГУЛага, арестовывался в Москве и отбывал заключение трижды:
1932-34 годы -- за антисоветские стихи (сидел в Верхнеуральском политизоляторе)
/Примечание 2007 года: Осужден по постановлению тройки ПП ОГПУ МО на основании ст.58-10* (без указания части) УК РСФСР/;
1936-39 годы -- за "контрреволюционную агитацию" (сидел в Воркутинских ИТЛ -- “исправительно-трудовых лагерях”)
/Прим. 2007 года: Осужден по постановлению Особого Совещания при НКВД СССР “за контрреволюционную агитацию” (без указания статьи)/;
1949-55 годы -- за “террористические настроения в отношении руководителей ВКП/б/ и Советского правительства” и "антисоветскую агитацию" (сидел в Кайских лагерях Кировской области)
/Прим. 2007 года: Осужден по постановлению Особого Совещания при МГБ СССР на основании ч.1 ст.58-10 УК РСФСР сроком на 10 лет. Реабилитирован полностью 13 июня 1955 года Центральной комиссией по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления/.
(*Статья 58-10 УК РСФСР: Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст.58-2 -- 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление, или хранение литературы того же содержания.
Статья 58-2: Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях и, в частности, с целью насильственного отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными государствами договоры.
Статья 58-9: Разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного и общественного имущества.
Источник: http://www.kc.koenig.ru/aktkbg/KALININ/akkab_05e.htm )
В 1960-х годах отец написал документальное произведение "Воркута", где изложил свое пребывание в той части "Архипелага" в 1936-39 годах. Он был смертником "Кашкетинских расстрелов", находился на "Старом кирпичном заводе" и Усе, о чем Вы коротко рассказываете в Третьей части, главе 13 "Архипелага ГУЛага".
Я -- сын Г.А.Черкасова, профессиональный писатель Черкасов Владимир Георгиевич (иногда литературно подписываюсь Черкасов-Георгиевский), 1946 года рождения, родился и живу в Москве. Издаюсь с 1987 года -- книги литературных эссе, по религиоведению, романы.
Документальные свидетельства, факты, картины из "Воркуты" отца использую в своих произведениях. Оставляю в Вашем Фонде мой рассказ «Конвейер "на кирпичики"» из альманаха "Азъ" (стр. 13) о расстрелах на воркутинском Старом кирпичном заводе. Он является точным воспроизведением части "Воркуты" отца, литературно обработанной мною, подлинные имена действующих лиц изменены. Возможно, мой "Конвейер" пригодится, если Ваш Фонд будет когда-то издавать что-то вроде Приложения к "Архипелагу ГУЛагу".
Большую часть "Воркуты' отца я так же вставил в мой роман «Чем не шутит черт», который должен быть опубликован в издательстве "Терра". Там описывается освобождение отца в "бериевскую оттепель" в 1939 году, когда ему пришлось зимой идти пешком с реки Усы по Печоре до станции Мураши. (Прим. 2007 года: см. этот текст на МИТ -- "Чем не шутит чёрт: Роман. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2000. Из ЧАСТИ III. К О Л Д У Н О Л О Г И Я)
Отец оставил после себя и живописные полотна, картины о жизни в гулаговских тюрьмах, лагерях. Одна из них «В последний путь» (масло -- 1,8 м на 1 м) изображает конвойную колонну ни о чем не подозревающих ээков-смертников в тундре, выведенных со Старого кирпичного завода на Обдорск. Их вот-вот начнут расстреливать кашкетинские убийцы "в полярных балахонах", поднявшись из "временных снежных укреплений", как у Вас совершенно точно написано...
С уважением В.Черкасов-Георгиевский.
+ + +
ОПИСАНИЕ МОЕЙ ВСТРЕЧИ И БЕСЕДЫ С А.И.СОЛЖЕНИЦЫНЫМ -- ИЗ ПИСЬМА МОЕМУ КОЛЛЕГЕ
Москва, 10 октября 1997
Сложилось так, что муж моей харьковской кузины (дочки дяди-белогвардейца) -- историк занимается судьбами советских военнопленных на Второй мировой войне. Он издал вместе с моей сестрой (она журналистка) сборник на Украине, в котором лишь незначительную часть удалось посвятить этой проблеме. Написал потом свояк книгу на эту тему, но ее опубликовать в Харькове не удается. Вот и прислал рукопись мне с просьбой передать ее в Фонд Солженицына.
Собрался я вчера туда, и дай, думаю, занесу в Фонд и мой рассказ о воркутинских расстрелах, опубликованный в альманахе "Азъ" в 1991 году, сделал я его на основе записок о ГУЛаге моего отца.
Пришел я на Козицкий переулок, который за Елисеевским магазином, позвонил по домофону снизу, меня пригласили. Фонд -- это большая квартира, старинная, высокие потолки. Стал я выкладывать перед сотрудницей харьковскую рукопись и свой альманах. Она подхватила письмо Солженицыну из Харькова и моё -- сопроводиловку рассказа, где было вкратце об отце, его творческом наследии. Куда-то это понесла.
Прошел я в другую комнату, разглядываю там огромную библиотеку Фонда, книжки на продажу. Ни о чем не помышляю, хотя, опубликовав рассказ в 1991, думал тогда горячо: отнесу, покажу Солженицыну. У него в «ГУЛаге» о тех "Кашкетинских расстрелах» на "Старом кирпичном заводе" всего-то две странички. Причем указано, что отрывочные сведения С. получил от одного бывшего там смертника, чудом уцелевшего. У меня ж в рассказе -- с деталями. А потом решил: да Солженицына армия графоманов на эту тему и так осаждает, неудобно мне. И вот принес только по оказии, по тому самому случаю -- спустя 6 лет...
И вдруг входит в комнату Солженицын с моим письмом в руке:
-- Это вы? Очень приятно познакомиться.
Пожимает мне руку: высокий, почти моего роста, румяный, седых волос нет, "без живота", xуд, костист, опрятно и чисто одет, рука мягкая, жмет несильно. Никаких запахов от него, даже изо рта не пахнет, как часто бывает у стариков. Как всегда, что хорошо было видно и по ТВ, -- порывист, говорит со взмывающими интонациями, неподдельно улыбается: искренне оживает его лицо. Потом уж я узнал, что он недавно долго лежал в больнице.
Я стал ему говорить о судьбе отца, о моей литобработке документального текста написанных отцом воспоминаний ("Воркута"), что увенчалось этим рассказом («Конвейер "на кирпичики"). Сказал, что большую часть "Воркуты", трансформировав ее в судьбу одного из героев, вставил я в мой роман «Чем не шутит черт» для "Терры". А также – что дядя мой был участником Белого движения, но вот досталось-то потом ГУЛагом больше моему отцу.
Солженицын: -- А дядя, наверное, спокойно дожил?
Прозорливец С. -- "чувствует" такие судьбы.
Я: -- Верно! Скрылся он мелиоратором в Кара-Кумы, переждал, а потом даже кандидатскую диссертацию защитил, умер в старости и спокойствии.
Оживленно улыбается С., рад за чужую удачу:
-- Приносите сюда все, что связано с тем временем, любые рукописи. У нас ничего не пропадет. Будем хранить. Такую картотеку создали!
Я: -- Дядя у белых воевал.
С.:-- Об этом уже много написано.
Я: -- Но был он и участником офицерского Осиповского восстания в 1919-ом в Ташкенте.
С.:-- Осиповского? Это интересно.
Я:-- Сейчас занимаюсь Белым движением. Трудно будет роман на эту тему издать, придется, наверное, делать его детективным.
С.: -- Ну, как Вам напечатать, я подсказать не могу. Но у нас (в Фонде) с Белым Делом свободно. Кое-что мы публикуем в наших выпусках. Напишите о своем дяде.
Посмотрел я на его стать и говорю:
-- Вам уж 75, а хорошо, бодро выглядите.
-- Да мне под 80.
Жмет опять мою руку, уходит.
Я вслед:
-- Так выглядите, потому что, наверное, много молитесь?
Обернулся он, осветился мягкой улыбкой:
-- Молюсь, молюсь.
Я: -- Квартира Фонда очень хорошая.
С. задорно:
-- А меня из нее, отсюда последний раз брали.
Ушел он, подхватив альманах с моим рассказом. (Захотел его посмотреть? Я сразу-то это даже и не отметил.)
Продолжил я рыться в книгах, стал записывать свои координаты сотрудницам.
Тут же хлопотала жена Солженицына Наталья Дмитриевна -- совсем седая, но тоже очень энергичная. Одна из сотрудниц (весьма пожилая, старейшего интеллигентского замеса; может быть, и сидела) мне сказала:
-- Повезло Вам. Александр Исаевич тут целый месяц не был, зашел ненадолго.
Спустя минут 20 входит снова Солженицын! Великолепно, резко простер pукy, не хуже царя Петра, закладывающего Петербург. Указывает перстом на меня, громогласно обращаясь к сотрудницам:
-- ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ давать читать всё, что он ни попросит!
Мать честная: так это он мой рассказ прочел и оценил, и благословил жестом и словом! Всё это я лишь спустя несколько часов, придя домой, осознал... Такое -- это ведь все равно, что в свое время от Льва Толстого удостоиться.
Потом разговорился я с женой С.:
-- Видно, что не курит Александр Исаевич.
Она: -- Давно бросил. Я -- тоже, а такая была курильщица.
Уходил я, в дверях сказал:
-- Вот так: молитвами, некурением и спасаются наши патриархи.
(Продолжение на следующих стр.)
|
|
| |
|