Иван Шмелев “День Татьяны”, “Мученица Татьяна”, “Слово о “Татьяне”: на студенческий
праздник 12/25 января
Послано: Admin 25 Янв, 2006 г. - 23:53
Литстраница
|
Три статьи в Белоэмиграции прекрасного русского писателя Ивана Шмелева, посвященные студенческому празднику на Татьянин день и образу России, погубленной большевиками.
ДЕНЬ ТАТЬЯНЫ
Праздник Московского университета, праздник родной культуры - прекрасная Татьяна. В этот день ученая Москва гуляла, шумела, пела.
"Gaudeamus" разливался, спотыкался. Спорили, дрались и обнимались, и всех сливало светлое – вперед! В эот день свежели, молодели чувства; устраивали смотр заветы, идеалы. Светлый лик Татьяны - оживлял.
Вспомним этот день, как славу. Русская культура, от Татьяны, от недр Московского университета, встала прочно, прошла но свету, и мы но праву можем говорить: нас знают. Мы внесли. Мы – дали.
Правда, мы растеряли много дорогого. Но будем верить: мы не потеряли веры. Русская культура - культура веры в человека, в прекрасное, что в человеке есть - от Бога. Это - с нами. Оно - в культуре духа, сердца. Это сохраним и пронесем. Вернем России. Все будем верить, что настанет день, и мы споем "Gaudeamus".
Здесь мы не одиноки. На европейской почве культура наша не заглохнет. Но там, в России, где-то, - меркнет свет, Татьяна-мученнца наша гаснет, хлеб духовный - на исходе. Для многих на исходе и хлеб насущный. День Татьяны мы встретили светлым сердцем, во имя их.
Московское Землячество устраивает в воскресенье Татьянин вечер. Споем "Gaudeamus" принесем Великомученице нашей, все, кто может, - привет и помощь. Не забудем:
Воскресенье, 24-го – Salon Victor Hugo (46 – bis) гие S-t. Didier в 9 ч. веч. в помощь нуждающихся интеллигентов - москвичей, - Grand Concerrt, Cabaret et Bal, блестящего состава.
Привет Татьяне!
Питомец Московского университета Ив. Шмелев
Париж
(Возрождение. 1926. 23 янв. № 235. С.3)
// И.А.Шмелев. Это было. – М., Русская книга, 1999 – С.371
+ + +
МУЧЕНИЦА ТАТЬЯНА
Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была,
И я любила вас; и что же?
Что в сердце вашем я нашла,
Какой ответ?
А. Пушкин
Нет, мы не празднуем ныне великой годовщины - 175-летия основания старейшего российского университета - Московского Императорского Университета. Праздновать мы права не имеем, и нет у нас оснований праздновать; нашего университета нет. Мы можем его только поминать; и, поминая, каяться. Обольщать себя нечего: дожили до таких поминок, и будем чистосердечно скромны; будем и справедливы перед великой тенью. Преклоним голову, вспомним Мученицу, какая она была, какие были мы... - и постараемся из утраты нашей - если бы только временной! - извлечь назидательный урок и, если возможно, утешение. В этом и должен быть смысл поминок.
Значение Дома Мученицы Св. Татьяны для российского просвещения известно каждому русскому образованному человеку. 0б этом много будет написано, итоги будут подведены сполна. Я хочу сказать о другом, о чем, возможно, никто не скажет. Сам питомец Св. Татьяны, не замечал я, - должен, увы, сознаться, - в те годы, когда носил фуражку с синим околышем, золотых слов фронтона о просвещающем всех Христовом Свете. Из дальней дали вижу я их теперь... и не могу не сказать о Свете, излить который в сердце своих питомцев - в сердце и ум России - предназначено было Первому Университету.
И - о другом еще.
Храм Просвещения... Он был и он много дал. Многое дал и мне, скромному поминальщику его. И что же? После тяжелых испытаний, на чужой стороне, без родины, ныне я вспоминаю с болью, что ни от кого из служивших в Храме ни разу за все четыре года я не услышал внятного слова о просвещении, о русском просвещении... о том Просвещении, истинный смысл которого сиял на словах фронтона. О том просвещении, которое, по слову Достоевского, есть «свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум и указующий ему дорогу жизни». Ни разу в этом родном Храме Просвещения не слыхал я сильных и вдохновенных слов - о родном. Чувствую, как иные возмутятся: а лекции по истории России, а курсы литературы русской, а русская философия, а...! И все-таки, повторяю:
Многое получил, но не получил главного - русского Просвещения. Конечно, в Доме Мученицы Св. Татьяны, за долгие годы мирного бытия его слышались и речи о России, о нашем славном, о нашем драгоценном, порой будилась и любовь к родному, вскрывались и сокровища родные... Но не было это отлито в систему, не было прохвачено основною нитью, связывающей юные души с родиной, с национальным, с нашим. А в мое время - родного и духу не было. Много сему причин, и теперь не место о сем распространяться.
Дом Мученицы Св. Татьяны, светя золотыми буквами, открывал полную возможность вливать в русские молодые души золотое слово - любви к России, познания России, слово - хранения России, гордости Россией. Я не слыхал его. Меня, в лучшем случае, в Европу уводили, в человечество уводили, и не вели к России. Говорю это с прямотою. В укор ли Мученице? Она неповинна в этом. Она светилась, Татьяна наша. Она томилась, она ждала... И не она повинна, что ныне осквернена, что образ ее нетленный - прообраз России-Мученицы – разбит.
Скажут: дело университета учить науке, а не любви к отечеству. Не так. Дело родного Университета - в самой науке учить родному. Или и это непонятно, и опять станут возражать? Попробую показать примером.
Учить науке можно по-разному. Можно, в науке, быть чуждым жизни, духу и существу народа. Можно и по-другому: науку освещать Светом, отблесками души народа. Русское просвещение вышло особыми путями, через Христово Слово, пошло от Церкви. В основе русского просвещения, с первых шагов его, заложено Слово Божие, и путь нашему просвещению - так уже случилось это - особенный указан. Нравственно глубоки основы - корни русского просвещения. И свет его был - свет Истины. Это было - в ранней заре его. Просвещались и ум, и сердце. С годами отмирало, и, наконец, отошло совсем.
Вспомните медицину русскую. Вспомните славные заветы Пирогова. Это ли не русские заветы? Найдете такие, где? Русская совесть, божеская совесть сияла в сердце подвижника - русского врача, меньшого брата и ученика Св. Великомученика Пантелеймона. Вспомните присягу русского врача - всегдашней и скорой помощи - и помощи безвозмездной. Вспомните и статьи закона, карающие статьи нашего закона. Русское сердце в просвещении - вот оно, наше просвещение. Воистину, человеческое.
Вспомните право русское - Русскую Правду, милостивую. Особенное право, наше. Вспомните - права женщины, обязанности детей к родителям и родителей к детям; отношение к сирым и убогим. Отношение к преступлению. Отношение к наказанию. Вспомните о церковном покаянии, о преступлении, как грехе. Правоведы полнее скажут. Вспомните, что в основе Закона нашего положено Божье Слово: совестливость и сердце; сознание человеческого несовершенства, греховности. В основе нашего Права и Суда незримо лежит Завет Священный. Вспомните русские присяги - это священное «Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом... целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь». Вспомните письма Пирогова. Вспомните Менделеева и его "К познанию России". Вспомните Ключевского и его «добрых людей», и вещее его – " Преподобный Сергий Радонежский". Многие ли внимали страшному - и, увы, пророческому, - его глаголу!
Многие ли готовы были понять, что грозит нам страшное впереди, когда иссякнет сокровищница души народа - погаснут лампады у гроба великого Угодника? Не вняли, не озаботились влить елей. Вспомните, что все великие наши учители родного были религиозны - Ломоносов, Гоголь, Пирогов, Менделеев, Хомяков, Аксаков, Самарин, Ключевский, Леонтьев, Достоевский, Лесков, Данилевский, Вл. Соловьев... и - хочу утверждать это - Пушкин. Эта великая основа - Божия - благотворно питала их, крепко крепила силы. Ею они - великие. Религиозны были, церковны были, были от Духа Святости, пребывающего в народе русском. Вот они, воистину просветители России. Вот из какого источника должно бы бессменно течь русское просвещение - в науку. Вот кто бы должен бессменно, физически чередуясь с новыми, пребывать при науке в Храме и учить познаванию России, ее духовности. Тогда бы Она была, и святившая Храм Татьяна не была бы изгнана из него, вовеки.
Мученица, воистину. Вспомним Ее, молитвенно и смиренно, каясь.
Да, не было системы: системы познания России. Русские Университеты не знали первой из всех наук - науки о родном, столь для родного важной: науки о России, науки познания России, обзательнейшей для русского. Только, увы, теперь, когда нет у нас близко родины, видится ясно нам эта священная наука. Разрываем теперь пласты, отгребаем бесплодные наносы, швыряем шлаки с души, - и радуются глаза сквозь слезы блеснувшему внове золоту... увы, недоступному нам теперь. Мы еще можем, как нищие, бережно подбирать крупинки. И мы подбираем их.
Я не ученый, знаю. Но сердцем и болью знаю, что нет и не было никогда первой у нас науки - науки о России. Ее мы должны создать. Вернее - должны собрать. Она уже есть, в возможностях, - богатая наука. Она - чуть ли не вся она - в нашем Пушкине. Его изучают много. Но немногим дано сердцем познать его. Его и возьмут в науку о России: он для сего и есть. Его изучать будут по-другому - учиться по нем России, с младенчества и до зрелых лет. Он пройдет от начальных школ и до университетов, и новая наука – "0 России" - будет священна Пушкиным. Время придет - и создадут Русский Пантеон, и свет Пантеона нашего, озаренный Христовым Светом, разольется в великий Свет - радостного познания России - польется из Храма Мученицы Св. Татьяны. Придет время.
У нас - великое наше счастье, великая гордость наша - есть двое величайших: Пушкин - Достоевский, одно - двое. От них-то, познанных до возможного, пойдет новая, русская, наука - наука о России и человечестве: в данной ими гармонии. Оба вышли из дальних далей, из беспредельного, из общей начальной точки, как бы дочеловеческой, - из Духа Господня, - для откровения России. И принесли откровение. На наших земных глазах, в пространстве трех измерений, идут они, двумя параллельными путями, как будто не сливаясь. Один - ясный, как Божий день, такой определенный. Поэт чистый. Светит светом дня Божьего. Через него все видно, все, что только могут узреть его "вещие зеницы, как у испуганной орлицы". Через него только мы можем обнять весь мир, как ни через кого, можем познать Россию - внять Ей. Познать свое место в мире - высокое! Можем постичь небесное и земное -
И горний ангелов полет,
………………………….
И дольней лозы прозябанье.
Такой всеобъемлющий - и ясный. Такой человеческий и русский! Все наше можем познать, и с такой свежей светлостью, как только доступно детям. Помните, от Евангелия – "открыл младенцам"?
Другой - Достоевский, мудрый из величайших, вскрыватель недр - потемок и провалов в человеке до подсознательного. Не только. Он и вещатель взлетов человека, парений его духа, его души. Изобразитель тонкий высоких и низменных движений, ключарь человеческого рая, ада, ведун общей душевной жизни, всечеловеческой, и - яркого выражения ее - всечеловечности - души русской и русского существа, всего. Страшным даром ему дано внимать
«И гад морских подводный ход» - в душе.
Ему же дано в удел и томление - величайшая "духовная жажда" - сладкий и горький подчас удел духа русского - и власть утолять ее. Он так же мало еще воспринят, как и его дружка Пушкин. Вот два величайших моря - океана, две великих воды, две "живых воды", от которых мы будем сладко и долго пить и, пия, познавать Россию и мир. Бесконечно идут они, будто бы не сливаясь. Они сливаются, невидимые для нас, в беспредельности, замыкая собой как бы великий эллипс, русскую сферу нашу, и с ней - общечеловеческую. В них одних все, что человечеству можно и надо знать, чтобы быть в мире неслепым, чтобы достойно жить. Это чудеснейшая, неслышная еще нам гармония - ток этих сильных вод, родственных так друг другу, как никто, никому, нигде.
Восполняя один другого, дают они человека в завершении, дают полноту возможного человеческого духа и, особенно, русского. И не странно, а так понятно, почему, переживший, Достоевский влекся к другому, к Пушкину. Внял его - и себя восполнил. На пороге своей могилы открыл его и показал нам. И властно сказал - примите! И на единый, короткий час захватил столь бурливое, ищущее предела духовное море русское и сказал - утихни. Расплескалось опять оно, и нет берегов его, и плещется бестолково, смутно. Достоевский открыл нам Пушкина – "явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа", - сказал Гоголь, - "и пророческое", - добавил Достоевский. Открыл - и, через него, пытался дать синтез человека, русского человека - деятеля в мире и - России. Это наука нам, завет нам и наставление. Это замогильный голос великого Пророка: Россия, познай себя, - и перестроишь мир! Не услыхала Россия, не поняла, не вняла. Не вняла ни гармонии Пушкина, светлой, простой и ясной; ни обещанному ПОЛЕТУ после ВНЯТИЯ Пушкина, - Достоевского! И теперь - что же с ней!
Вот основы русского просвещения, первой науки нашей, те крепкие оковы, которые мы или потомки наши должны положить в постройку - в будущее строение России. "Познай себя" - таинственные Слова на Храме. Познай себя, через Свет Христов, при свете величайших, единокровных с тобою гениев. Познай, - и не будет того, чему ныне соученики.
Поминки по Мученице Татьяне должны многому научить и нас, готовых принять урок, и тех, кто все еще не считает себя виноватыми. А не научимся этому уроку - так и не внидем в Храм, так и останемся вековечными "русскими европейцами", "интернационалистами", "мировой обшмыгой".
С горестной высоты блуждания видится мне невиденное раньше. Татьяна..? Обе во мне объединяются: Мученица, память которой ныне, и другая Татьяна, Таня, пушкинская Таня, образ утраченной России... "Мировые обшмыги", "русские европейцы", мы не сумели понять, познать... утратили - и теперь рвемся к Ней, горько томимся и страдаем. Тщимся теперь по забытым чертам воссоздать убегающий милый образ... Теперь мы чутки. Теперь мы, в томлении, ловим
......тайные преданья
Сердечной, темной старимы,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья…
Теперь по-иному вчитываемся:
Тогда - не правда ли? - в пустыне,
Вдали от суетной молвы,
Я вам не нравилась... Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?..
Теперь и особый смысл чудится нам в словах:
Прости ж и ты, мой спутник странный,
И ты, мой верный идеал...
Мы теперь вполне постигаем этого "спутника странного" и несколько запоздало готовы расстаться с ним, и звенит в ухе горькое – "международный обшмыга". Теперь мы видим его, этот сокровенный идеал Пушкина, - а сколько его разгадывали и теперь, кажется, все разгадывают! - всегда, всегда идеал его, - видим через боль, через утрату, через страшный "магический кристалл" терзаний... Видим Россию нашу и в ней - Татьяну нашу...
Кто даст нам откровенье, утешенье? Узрим ли, найдем ли? Оно - в Пушкине. Не можем не найти.
В надежде славы и добра,
Гляжу вперед я без боязни...
Найдем. Кто-то обретет Татьяну. Не те, чудища сна ее, кошмара, "как на больших похоронах", не те – "в рогах, с собачьей мордой", на "череп на гусиной шее, в красном колпаке", - к которым затащил медведь Татьяну, - м е д в е д ь !? - затащил туда, где -
Мельница вприсядку пляшет, —
где -
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп.
Этот кошмар пройдет, и вновь обретет Татьяну мужественный, русский человек, кто примет ее, как редкий из редких даров, дар за муки, за доблесть, за жертвы, за раны свои, за пылкую и глубокую к ней любовь. Обретет и сохранит навеки. Ибо подлинно будет ценить ее, бесценную, и детей научит хранить ее - великой науке познания своей Матери - России.
Январь, 1930 г. Севр
// И.Шмелев. Въезд в Париж. – М., Русская книга, 1998 – С.496-502.
(Окончание на следующей стр. 2)
|
|
| |
|
