В.Черкасов-Георгиевский “ЗИМНИЕ РАМЫ”: Повесть о сталинском детстве. Часть VI “СРАЖЕНИЕ”, главы 1-2.
Послано: Admin 09 Авг, 2008 г. - 14:38
Литстраница
|
Начало см. В.Черкасов-Георгиевский “ЗИМНИЕ РАМЫ”: Повесть о сталинском детстве. ОТ АВТОРА. Пролог “ПОСЛЕ ВОЙНЫ”. Часть I “ПОРТУПЕЯ”, главы 1-2, а также Главы 3-4, а также Главы 4-5, а также Часть II “ФРОНТ”, главы 1-4, а также Главы 5-7, а также Часть III “БОЙ”, главы 1-2, а также Главы 3-5, а также Часть IV “НАСТУПЛЕНИЕ”, главы 1-4, а также Главы 5-6, а также Часть V “ФОРМА”, главы 1-2, а также Главы 3-4.
Школьник Сева Пулин
+ + +
ЧАСТЬ VI. СРАЖЕНИЕ
Письмо бабушки Севы Софьи Афанасьевны его отцу, своему младшему сыну в лагерь:
“17 мая 1955 года.
Добрый день, Кирилл.
Долго от тебя не было вестей. Спешу ответить тебе, очень я рада за тебя, что ты попал в хорошие условия жизни. Вспоминаю, что когда была у тебя на свидании и когда услышала от тебя, что на тебя написали такие страшные слова, я сразу очумела, потеряла голову и память. Ничего не спросила тебя, чем ты нуждаешься, чего нужно передать тебе.
Мы все родные страдаем за тебя, на нас ложатся темные пятна на всю жизнь, и мы переживаем все это вместе с тобой. Плохого не делай ничего и не говори плохих слов.
Сева лежал в больнице, болел дизентерией. У нас во дворе много уборных, да еще Сева непослушный мальчик, не любит мыть руки; прибежит со двора, схватит кусок хлеба грязными руками и бежит без оглядки снова во двор и там ест хлеб. Я уговариваю его: вымой руки, сядь, поешь. Он ничего не слышит, еще скажет — не ваше дело. Мать он слушается, боится, но меня не слушается. Я кричать не могу, у меня одышка, расстраиваться не буду. Маруся и ее Федя для меня ничего не делают хорошего, воды мне никогда не принесут, а ко мне она лезет: то дай взаймы денег, то Севу напои чаем; вовремя спать нужно уложить его, позвать со двора. Она сама бывает дома мало, а благодарности никакой нет от нее. Она мне сказала, что мы теперь совсем чужие люди, а лезет с просьбами.
Я удивлясь на тебя как ты принял болезнь Севы слишком горячо. Нужно относится ко всякому горю, неприятностям хладнокровно. Этим ты сохранишь свое здоровье. Сева жив-здоров. В больнице он был всего-навсего десять дней. На днях я его сниму на фото, карточку пришлю тебе. Рынок рядом, там есть фото. Как выйдет, так и ладно, ходить, искать хорошее фотоателье у меня ноги болят. На пальцах нарывы, не могу надеть никаких туфель и ботинок.
Я сейчас снова читала твое письмо и до слез хохотала. Ты хочешь из Севы сделать какую-то зверюшку, даже горло медное, каким-то богатырем, силачем. Но чтобы быть сильным, здоровым, нужно заниматься зарядкой, обтирать водой тело, а Севку с трудом поднимают в школу, он очень медленно одевается.
Ты пишешь, что ты возьмешь Севку на воспитание к себе по выходу из заключения. Это ты выбрось из головы, Сева живет неплохо, мать его учительница, может сама воспитать неплохо, ей только нужно помогать деньгами на его содержание. А ты должен сам себя воспитать, чтобы не выходить из рамок, а потом уж думать о воспитании сына. Не думай, что так легко воспитывать детей, здесь нужна выдержка, крепкие нервы, подход к каждому человеку. Сева очень нервный, настойчивый, самоуправный, он слушается одну мать, она его держит строго, повелительно, и он ее любит, ласкается к ней, и она его любит.
Он скупой, жадный, вчера пришел ко мне и стал чистить апельсины. Он меня никогда не угощает; наоборот, старается выхвалиться передо мной, а ко мне приходит просить что-нибудь вкусное. Приходится его подкармливать, когда приходит из школы, мать приходит поздней его.
Я сейчас болею, больше лежу в постели с грелкой, болит поясница. Ставили мне банки на поясницу, полегчало, но не совсем; как начну ходить, разболевается. Вот сейчас сижу, пишу один час, спина заболела, надо ложиться в постель. Болит низ живота, я упала прямо на спину; по-видимому, разбила внутренние органы. Надо бы ходить с палкой, да все хочу быть молодой. Палка очень старит человека, и не хочу ходить с палкой, и вот часто падаю и расшибаю спину.
У нас во дворе три человека пришли из ссылки, им дали по 10 лет, они просидели только по 5 лет и сейчас живут в Москве. Они растратчики, они обворовывали государство, и все прощены. Один живет против нашей двери в коридор, племянник Карташева. Другой рядом, его жена давала тебе гитару играть, а третий живет напротив наших окон, сапожник. Был заведующим сапожным отделом, его жена прописала себе другого мужа, молодого. Живут хорошо, у нее двое детей взрослых учатся. Старый муж просился прописать его, она ему отказала. И вот он потерял 2 комнаты, семью. Всё виновата водка, хотя бы водка эта провалилась сквозь землю. Как она портит людей и всю жизнь!
Какие тебе еще написать сплети? Я очень не люблю сплетни, но тебе что-то нужно написать, чтобы было чем позабавиться. Сева сидит сейчас у меня и читает книгу. Сегодня я пекла блины и его угостила. Он стал делать разные проказы, вот зимой положит в горящую печку электрическую лампу и ждет взрыва. Хорошо, я быстро дверку закрыла, а то бы ему глаза стеклом засыпало. Или вот мой будильник завел на 3 часа ночи, и меня разбудил, я долго не могла заснуть после этого. С мальчишкам борется, бегает по лужам, приходит мокрый, ноги мокрые, кашляет.
Я радуюсь за тебя, что ты доволен своим житьем, бытом. Напиши, по какой специальности работаешь. Будь здоров, пиши. Целую тебя. Мама”.
+ + +
ГЛАВА 1
Мама в этот майский день рано ушла на работу. Зато беспокойная бабушка подняла Севу в школу ни свет ни заря. Он медленно позавтракал и пошел в туалет на дорожку. Уборные — ряд чуланов с торчащими гвоздями вместо ручек на висевших вкривь и вкось дверях — тянулись в тупике коридора у заднего входа в дом. Внутри каждой — по дыре на дощатом возвышении над воняющей в любое время года ямой стока, вырытой в земле.
Сева зашел в кабинку, заперся, накинув на дверь крючок, расстегнулся. Услышал, что кто-то появился в уборной по соседству — судя по быстрым движениям, озабоченному сопению, парнишка или девчонка, как показалось. Сева сделал свое дело, вышел и решил подшутить над соседом или малолетней соседкой. Замазура мировецкая — закрываешь кабинку на внешнюю задвижку-волчок, сиделец сам не может выбраться, начинает орать, колотиться, пока случайный прохожий по коридору не освободит беднягу. Волчок — вращающийся на гвозде чурбачок в форме “чижика” на косяке двери, не дающей ей, сползающей на петлях, открыться в коридор, когда кабинка не занята.
Сева тихонько повернул волчок, и как раз в этот момент обитатель кабинки дернулся оттуда на выход, откинув крючок изнутри, но — замуровали! Уборная вдруг сотряслась от дикой силы ударов, там хрипло заорали не по-детски матерщиной! По отборной корабельной ругани Сева безошибочно признал дядю Матроса...
Сева опрометью бросился по коридору. На повороте к себе в кухню услышал, как бешено распахнулась дверь той уборной, снесенная вместе с задвижкой могучим плечом. Матрос наверняка успел заметить убегавшего Севу.
Сева ворвался в комнату, схватил портфель, распахнул окно и выпрыгнул в палисадник. Пролетел через его калитку и бежал, не оглядываясь, почти до самой школы.
И надо же, чтобы Сева запечатал в сортире человека, после беспросветности начавшего новую жизнь и вдобавок собиравшегося жениться! За подобные оскорбления тайно, безжалостно убивают, не вызывая на дуэль...
Невозможно кому бы то ни было рассказать о такой чудовищности. Да и кто Севе защита? Не женщины же, мама и бабушка?
Как спастись? Ведь не умолишь смиловаться Матроса, командовавшего соединенными силами Бутырок и Хутора против войска Рощи? Сбежать к дедушке в деревню? Но не станешь ведь скрываться там, пока не умрет Матрос?
Один выход — ждать возвращения папы из тюрьмы, куда, оказалось после смерти Сталина, его зазря посадили. Уж папа сумеет по-мужски, по-командирски поговорить с Матросом, а в крайнем случае и подраться, не то, что дядя Капитан. А пока, подытожил Сева, в поединке с Матросом надо занять хитроумную оборону.
На перемене Сева отозвал в сторонку Зайца:
— Коль, можешь в одном деле помочь?
Заяц радостно заулыбался.
— Но дело-то с опасностью дла жизни, — сказал Сева.
— Ну-у? — уважительно протянул Колька.
— Витькин самый старший брат, который Матрос, убить меня обещался.
— Да ты что?
— Честное октябрятское! За что — неважно.
— Ну, так не интересно.
— Как знаешь, — мрачно сказал Сева, — я и другого начальника разведки могу найти.
— Кого?
— Кого слышал. Я буду против Матроса командующим операцией “Маневр”.
— Начальником разведки согласен, Сев, — завороженно сказал Заяц.
— Так-то лучше, — насупившись, проговорил Сева, — и раз ты принят в операцию “Маневр”, привыкай не расспрашивать, а исполнять приказания командующего. Это же не детская игра. Матрос, хоть один, хоть со своими Юркой и Витькой, запросто нам котелки посшибает. Идешь на такое дело? Спрашиваю последний раз.
— Иду, — со всей ответственностью выдохнул Заяц.
Останься после уроков в классе, диспозицию уточним.
Когда с последним звонком класс опустел, Сева взял учительский стул и заложил его ножкой через ручку двери, запер изнутри, чтобы не помешали совещанию. Заяц сел на переднюю парту. Сева маятником ходил у доски, спрятав руки за спиной, как их директор школы при каком-нибудь объяснении.
— Николай, — сказал он, — мы должны сразу установить наши служебные отношения. Воинские звания сами себе присваивать мы не имеем права, а называть друг друга должны по-взрослому.
Заяц торжественно засосал воздух в ноздри, перекосив нос.
— Твоего отца как зовут? — спросил Сева.
— А то ты не знаешь, — обиженно сказал Заяц.
— Да нет, я не про то, как дразнят, я про настоящее имя спрашиваю.
— Имя еще хуже.
— На поставленные вопросы привыкай отвечать прямо и коротко, — Сева насмотрелся, как по-полковничьи командует дядя Петр и дома.
— Мефодий... — жалобно сказал Заяц.
Сева подскочил к окну и постоял к Зайцу спиной, чтобы унять смех.
— Так, — сказал Сева, уже невозмутимым поворачиваясь, — значит, ты — Николай Мефодьевич. А я — Всеволод Кириллович. Мне тоже нелегко Кирилловичем стать, Кирюхой же дразнят. Назови меня как положено.
— Селод Кириллович, — сказал Заяц. — Давай, лучше я буду просто говорить — Кириллыч, а? Это, если хочешь знать, даже уважительней. Так заслуженных мужиков одним отчеством называют.
— Вот именно. Если хотим, чтобы наших отцов уважали, мы сами себя должны уважать. Мы — не иваны, не помнящие род ства. Теперь, Николай Мефодьевич, почему наша операция называется “Маневр”?
— Почему?
Сева зло посмотрел на Зайца:
— Начальник разведки должен в поиске лезть поперед батьки в пекло, а так все больше — помалкивать... Так почему “Маневр”? Во-первых, Матрос привык плавать в море на корабле и пехотного маневра на суше не знает. А во-вторых, с ихней кодлой из трех братьев нам двоим, хоть со стратегией, хоть с тактикой, в открытом бою не совладать.
— Кириллыч, а Витька и Юрка точно в курсе этого дела?
— Все может быть. Значит, наше главное дело — наблюдение и личная маневренность. Многое тут зависит от разведки.
Заяц взъерошил рыжие брови.
— Далеко загадывать не приходится, — сказал Сева, — ты все время должен меня подстраховывать. На улице, во дворе ты впереди. Передвигаемся друг от друга на расстоянии. Глядим в оба. Если неприятель — сразу сигнал.
— Какой?
— Ну, живот почеши. Свисти в крайнем случае. Дальше. Мне через кухню нашей квартиры теперь хода нет. Перед выходом на улицу каждое утро жду от тебя донесения. Разведаешь двор и дуй в палисадник к окну — мол, можно вылезать, или нельзя — когда там Матрос. Вопросы есть?
— Нет, Кириллыч, вопросов.
Колька вышел из класса первым, Сева ва полкоридора пошел сзади. На улицах Сева чуть не потерял разведку: Заяц вилял между прохожими и вдруг делал быстрые перебежки. У сараев перед их двором он догадался остановиться. Сева опять хотел на него заругаться, но у Кольки от разведческого поиска сияли глаза.
— Николай Мефодьевич, — вежливо сказал Сева, — ты, пожалуйста, не забывай: пока не тебе надо от меня прятаться, теряться в толпе, а мне — от Матроса. Понимаешь?
Колька нахмурился:
— А не надо, Кириллыч, указывать начальнику разведки в его действиях.
Сева ошарашенно посмотрел на него:
— Возможно, я ошибаюсь... Пора разведать передовую.
Колька нырнул во двор.
Долго он пропадал. Потом вдруг спрыгнул к Севе сверху, прямо с крыши сарая:
— Я через окна разведывал. Дома один неприятель Витька. У тебя дома бабка шьет.
— До завтра, Николай Мефодьич.
Они первый раз в жизни пожали друг другу руки.
(Окончание на следующей стр.)
|
|
| |
|
